3-го октября порок праздновал свое торжество: с ним в лице своих представителей братски обнималась ныне правящая власть, религия, наука и некоторая часть студенчества. Мы говорим про то пиршество, которое устроил Поляков... Нас не возмутило бы то обстоятельство, что за одним столом с этим вампиром русского народа мы видим представителей правительства... Но мы до глубины души были возмущены, когда среди этих пирующих негодяев увидели своего брата - студента, проедающего и пропивающего свою честь... Скорее же, скорее, товарищи, отшатнемся от этих молодых развращенных негодяев, продающихся Поляковым, за деньги выдающих своих товарищей Судейкину («для университета шпионов довольно», - говорит сей последний), заявим открыто им свое негодование и отвращение... Сплотимся же, товарищи, создадим дружную организацию, и пусть девизом ее будет умственная и нравственная, теоретическая и практическая подготовка на служение народу, ибо в осуществлении идеи народной заключается осуществление идеи правды и справедливости!
Соединяйтесь же, товарищи!
Голоса из организации».
Весь университет волновался. Наконец 10 ноября студенты созвали общую сходку в актовом зале университета. Самые решительные замышляли выйти из стен университета, отправиться процессией по городу и тем самым обратить на себя внимание всего Петербурга... Из актового зала сходка переместилась в шинельную, со второго этажа на первый. Прибыли с увещеваниями трое помощников университетского инспектора, но студенты с криками «Вон инспекцию!» вытеснили их из шинельной в вестибюль.
Университет был оцеплен полицией. Приехал затянутый в мундир градоначальник генерал Грессер. В сопровождении городовых он вошел в нижний этаж и громко предложил студентам разойтись. Пообещал тем, кто выйдет, неприкосновенность. Но раздались голоса: «Всех не арестуют! Не попадайтесь в ловушку! Будем вместе!»
Наконец, уже под вечер, градоначальник появился снова и предложил студентам всем вместе выйти из университета под конвоем. Студенты ожидали, что их поведут по городу и, таким образом, состоится демонстрация, на которую надеялись. Они согласились построиться попарно и выйти. Но их ожидало разочарование. Их не вывели на Университетскую набережную, а повели по задним дворам в соседний манеж Павловского военного училища, где всех и переписали поочередно.
Стемнело, моросил холодный осенний дождь. В черных каретах развезли их по разным полицейским участкам. Михаил Шелгунов попал в число тех, него отвезли в Коломенскую часть.
На другой день большинство арестованных отпустили. Но некоторых, и в том числе Михаила Шелгунова, продержали под арестом несколько дней.
А затем двадцать восемь студентов были исключены из Петербургского университета без права поступления в другие университеты - за участие в беспорядках. Одним из первых в этом черном списке значился Михаил Шелгунов. Потому ли, что был сочтен одним из зачинщиков? Потому ли, что был на особой примете у Судейкина, у которого тут было «шпионов довольно»? Или потому, что был на подозрении как член сазоновской артели - партии немистов?
В середине ноября Николай Васильевич заметил на улице, что за ним следят. Когда он ехал на извозчике, кто-то в другой извозчичьей пролетке неотступно ехал следом. Когда он шел пешком, одна из двух примеченных им личностей, пряча лицо за воротником пальто не отставала от него ни на шаг.
Каждый день, выходя из дому, он думал: ну, может, хоть сегодня по случаю дурной погоды никто не пойдет по пятам... Нет, стоило на улице оглянуться - темная фигура угадывалась невдалеке. И дворник дома, где он жил, на Кирочной, что-то уж очень внимательно провожал его взглядом из подворотни.
Ну и пусть себе следят, ничего не выследят. Бомбу он под полой не носит. Но чем вызвана эта слежка? В чем он заподозрен?
Дома, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Николай Васильевич понемножку столярничал. Поставил в столовой верстак и теперь собственноручно смастерил себе обеденный стол, взамен того, что отдал Людмиле Петровне. За этим столом первый раз он обедал в компании с Михайловским. Было это 27 ноября, когда они собрались пойти на вечер студентов Технологического института, Вечер проводился в помещении бывшего Английского клуба на Невском.
За новым столом заговорились, из дому вышли поздно, и одиннадцатом часу. Оглянулись по сторонам - кажется, никакой полицейский агент не поджидал их в темноте - надоело небось топтаться на холодном ветру до столь позднего часа. На Кирочной тускло светились фонари, косо летел мокрый снег. Они кликнули извозчика.
На студенческом вечере, оказалось, их с нетерпением ждали. Особенно Михайловского. В вестибюле, едва он скинул шубу, его подхватили на руки, торжественно понесли и ярко освещенный зал. Не в главный зал, где играла музыка и танцевали, а в соседний, где шумели и пели, но танцев не было. Михайловского поставили на эстраду, поднесли ему бокал с шампанским. Студенты кричали