ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Солнце, сосны, белый снег с голубыми тенями, чистейший морозный воздух, тишина... От Петербурга до Выборга на поезде - четыре часа, и почти каждый вечер приезжают гости к двум высланным литераторам. Остаются до утра, а иногда и на несколько дней.
Шелгунов и Михайловский заняли деревянную дачу, у каждого из них тут была своя комната. Была и третья комната, общая - как бы гостиная.
Ранним утром в комнату Шелгунова весело заглядывало солнце, он вставал, растапливал чугунную печку, и от нее начинало исходить тепло. Он садился к столу перед окном и видел, как подъезжает к даче водовоз на мохнатой лошадке, запряженной в сани с бочкой воды, а затем появляется у калитки почтальон с кожаной сумкой на ремне через плечо. Шелгунов спешил открыть дверь на крыльцо - почтальон непременно приносил письма.
Одним из первых приехал к высланным в Выборг Сергей Николаевич Кривенко. 15 января Николай Васильевич рассказывал в письме к Коле в Кронштадт: «Друг мой Коля. Встал я сегодня в 6 ч., проводил Кривенко на поезд. Вокзал был сонный, безлюдный, половина вагонов пустая... Кривенко приехал третьего дня вечером, пробыл только день. Какой мир и успокоение вносит он. Необыкновенно чистый человек».
В письме Николай Васильевич не мог рассказать о том, что в первый день нового, 1883 года, в Петербурге, Кривенко написал воззвание от имени «Народной воли» - «Русскому обществу от русских революционеров». Кривенко призывал русское общество помочь революционерам денежными средствами - вынужден был призывать: денег у народовольцев было катастрофически мало. «Для того, чтобы партия могла сложиться в новую, устойчивую организацию и продолжать наступление, - написал он, - для того, чтобы общество снова узрело среди себя печатный орган революции, в котором вся мыслящая Россия привыкла видеть светоч будущей свободы и знамя, развевающееся на фортах, с которых обстреливаются твердыни деспотизма, для этого, сограждане, нужны ваши содействие и помощь, нужны денежные средства!» Кривенко от имени народовольцев заявлял: «Над правительством, которое охотится за своими подданными в государстве, как в дебрях за зверьми, которое настигает их с целью лишить существования с внезапностью и беспощадностью урагана, стихии, смерти, над таким правительством уже произнесен приговор погибели и осуществление его есть только вопрос времени».
Напечатать это воззвание пока не удавалось. Но Кривенко надеялся, что подпольная типография наладит работу в ближайшие дни.
После Кривенко приезжали в Выборг и другие знакомые, приезжала к Михайловскому жена с двумя мальчиками, на даче становилось шумно, сосредоточиться за письменным столом было трудно. Людмила Петровна написала Николаю Васильевичу, что собирается навестить его на масленице. Он ответил: «Меня утомляют гости, и пропадает много времени. Я понимаю, что они приезжают с самыми христианскими намерениями, и ценю это; но ничем не умею их отблагодарить, кроме весьма упорного молчания, которому нынче предаюсь. Свою молчаливость я приписываю усталости и нервному расстройству. Мне легко только с теми, с кем не приходится стесняться». Письмо это Николай Васильевич попытался написать дипломатично; вышло, однако, не дипломатично, а как-то двойственно. Он предпочитал, чтобы Людмила Петровна в Выборг не приезжала, поэтому написал ей: «Меня утомляют гости». В то же время он не хотел с ней ссориться и готов был согласиться на ее приезд при условии, что ему «не придется стесняться», то есть не придется уделять ей все свое время и внимание.
Так что на масленице Людмила Петровна его навестила. Он уступил ей на эти дни свою комнату, сам перебрался в гостиную. Беседовал с Людмилой Петровной о Мише и Коле. Он всегда готов был дать ей добрый совет. Уезжая, Людмила Петровна согласилась выполнить его поручения по делам журнальным.
Незаметно прошли январь и февраль. Наступил март, по-весеннему заблестел снег, но зима еще не отступала,
Вечером 5 марта приехал Кривенко - привез отпечатанное в подпольной «летучей» типографии воззвание «Русскому обществу от русских революционеров» - получилась брошюра.
Ясно было, что распространять се трудно, особенно за пределами Петербурга, да и многие ли откликнутся на призыв? Конечно, скептики скажут, что подобные брошюры дают слишком мало, но лучше мало, чем ничего...
Привез Кривенко и петербургскую новость: бывший министр внутренних дел, а ныне статс-секретарь Маков застрелился в ночь на 28 февраля у себя дома на Большой Морской. Оказалось, что в министерстве внутренних дел прошла ревизия, которой там не было много лет, и обнаружилась огромная растрата. Выяснилось, что именно он, Маков, будучи министром, пользовался финансовыми средствами министерства как своими собственными. Его правитель канцелярии, который, понятно, грел руки возле своего начальника, уличен в растрате всего сорока пяти тысяч рублей и эту сумму немедленно возместил. А что же Маков? Он явился к новому министру внутренних дел Толстому, признал, что, к сожалению, финансы министерства оказались в беспорядке, но в беседе подчеркнул: ому, Макову, в бытность его министром, случалось из казенных денег производить выдачи лично Александру Второму, по его указаниям, - не брать же было расписки с его величества... Толстой холодно отпарировал: «Вы что - намерены свалить свою вину на покойного государя императора?»