Шувалов, разгневанный, сел в карету и уехал. На Колокольной появились полицейские. Прибыл даже вызванный кем-то - должно быть, Шуваловым - взвод солдат, Студенты еще более распалились, шумели и кричали. Наконец появился попечитель генерал Филипсон. Ето голос был едва слышен среди общего шума. Он заявил, что с толпой разговаривать не будет, но готов сейчас же направиться в университет для переговоров со студенческой депутацией.
В университете он принял трех депутатов, одним из трех был Михаэлис. Разумеется, переговоры ни к чему не привели. Попечитель не мог, даже если бы захотел, отменить новые университетские правила.
Это было 25 сентября, назавтра Веня Михаэлис собирался отметить с друзьями свой день рождения - исполнялось ему двадцать лет. А в ночь на 26-е в квартиру Шелгунова опять явились жандармы, и студент Михаэлис был арестован.
Затем стало известно, что арестован в эту ночь не он один - около тридцати человек. Взяли тех, кого посчитали зачинщиками студенческих беспорядков.
Шелгунов не сомневался: на следствии ни Михайлов, ни Михаэлис не станут сами рассказывать о том, что они распространяли прокламации. Но донести на них кто-то мог... Шли дни за днями, и Шелгунова все более угнетала неизвестность - что с ними будет?
Михаэлиса отвезли в Петропавловскую крепость прямо из дому. Михайлова из камеры при Третьем отделении перевели в крепость в середине октября. Свидания с ними никому не давали, но в начале ноября Людмила Петровна сумела - через плац-адъютанта, то есть караульного офицера,- передать Михаилу Ларионовичу записку. Написала, что, если его сошлют, она его не оставит, поедет в ссылку вместе с ним. Михайлов сразу передал ответное письмо: «...голубушка Людмила Петровна, мне и отрадно слышать, что вы не покинете меня в ссылке, и горько за вас. А больше всего боюсь я, чтобы вы не надумали ехать зимой. Я ведь все не верю, чтобы вы были здоровы. Да и при здоровье, как вы Мишу повезете? Ведь не оставите же вы его».
После такого письма Людмила Петровна уж никак бы не поехала без Миши. Хорошо, если вышлют Михайлова в недалекую губернию...
Ему удалось переслать Людмиле Петровне из крепости еще одно письмо: «...Костомаров виноват тем, что глуп и наболтал хуже старой бабы. Я крепился, пока он не сказал на очной ставке, что ему странно, что я играю роль невинной жертвы, и что он удивляется, что и молчу. Тут я все сказал. Если бы не это, дело, вероятно, кончилось бы арестом и - много-много - высылкой меня...» То есть Михайлов давал понять, что ему грозит не ссылка, а нечто худшее, то есть каторга... «Все сказал»? Нет, эти слова не следовало понимать буквально. Конечно, не сказал он, что автор воззвания «К молодому поколению» - Шелгунов. Иначе бы Шелгунов уже сидел в соседней камере.
Далее в том же письме Михайлов писал: «По слабости человеческой, я и при полной невозможности все строю разные литературные планы. И тем бы занялся, и этим, а придется вместо пера и бумаги вооружиться, может быть, лопатой и тачкой».
Шелгунов дал себе слово, что сделает все возможное, чтобы спасти друга или хотя бы по мере сил помочь ему п предстоящих тяжких испытаниях. Куда бы Михайлова ни загнали, нравственный долг обяжет его, Шелгунова, поехать к несчастному другу и повезти с собой Людмилу Петровну и Мишу. Само собой, надо будет расстаться с Лесным департаментом. Держаться за должность и жалованье совесть не позволит - после того, как Михайлова увезут на каторгу, а это значит - далеко в Сибирь.
Дело его рассматривалось в сенате. Там только и можно было что-то узнавать о нем. В день, когда заочный сенатский суд должен был вынести решение по делу Михайлова, у ворот здания сената, на Галерной, собралась толпа, большей частью студенты. Здесь, на улице, пронизанной ледяным ветром с Невы, они ждали решении суда. Приговор оказался гораздо суровее, чем предполагали: двенадцать с половиной лет каторжной работы в рудниках!
Правда, спустя несколько дней, когда приговор подали на утверждение царю, царь постановил ограничить срок каторги шестью годами. Но и шесть лет - легко сказать... Это еще надо выдержать...
Приговор Михайлову был утвержден 23 ноября, и уже на другой день в Лесном департаменте Шслгунову неожиданно объявили: он назначается исполняющим обязанности астраханского губернского лесничего. Значит, его, как близкого друга преступника, осужденного на каторгу, начальство сочло необходимым выпроводить вон из Петербурга. Выслать! Внезапное новое назначение можно было понять только так. Да еще куда назначали-в Астрахань. Вот где нужен губернский лесничий меньше, чем где бы то ни было,- какие там, в низовьях Волги, леса!