Попов его встретил в Смоленске на вокзале. В коляске привез гостя в свою усадьбу над речкой, возле маленького села Воробьева. Если в Петербурге еще держались морозы, то здесь уже сошел снег, дороги подсыхали, над землей стлался пар, в воздухе веяло весной. Природа пробуждалась и жила своей полнокровной жизнью, счастливо независимой от властей предержащих. Попов и его жена уговаривали Николая Васильевича приехать еще как-нибудь летом и отдохнуть как следует.
На сей раз он тут не задержался. Ведь он ехал к южному солнцу к морю, к теплу... В Смоленске сел в поезд, шедший из Москвы на Варшаву.
Под Варшавой уже зеленели поля. Когда он сошел с поезда в Варшаве и взял извозчика чтобы перебраться на другой вокзал, совсем по-весеннему грело солнце и щебетали воробьи.
Дальше поехал по железной дороге через Вену. Снова бодро стучали колеса поезда, за окном вагона проносились весенние поля, сады, лесистые склоны гор. Ночью, при свете луны, показалось вдали за окном Средиземное море - в Генуе. Рано утром он прибыл в Ниццу. Вышел из вагона - поежился от прохлады. Вечнозеленая листва была яркой и чистой, море - неправдоподобно синим, благоухали розы, и вся природа, ухоженная, огороженная, выглядела искусственной. Днем стало совсем тепло.
Шелгунов гнил комнату в одной из огромных пятиэтажных гостиниц. Первые дни обедал за табльдотом, где ему отвели место между высокомерной англичанкой и глухим немцем, у которого уши были заткнуты ватой. Такое общество могло только навести тоску. Шелгунов перестал ходить к табльдоту.
Он съездил на поезде в близкую - немногим более часа езды - Ментону, нашел по адресу, данному Станюковичем его жену, передал ей пакет от мужа: чай, конфеты, икру. Дочка Станюковичей, худенькая до прозрачности, вызывала сострадание.
В Ментоне последнее время жил русский доктор Белоголовый. Шелгунов его посетил. Доктор внимательно его осмотрел и выслушал, признаков чахотки не обнаружил, определил у него астму.
Шелгунов знал, что Белоголовый весьма популярен в Ментоне среди приезжающих из России чахоточных больных. Знал и другое, не подлежавшее разглашению: доктор был фактически издателем и редактором русской газеты «Общее дело», она выходила не очень регулярно, примерно раз в месяц, в Женеве. Статьи в эту газету Белоголовый большей частью писал сам. Писал что хотел, отводил душу, ругал царское самодержавие. Но его причастность к «Общему делу» должна была оставаться тайной, его подпись, его фамилия не появлялись на страницах «Общего дела» никогда. Белоголовый не собирался стать эмигрантом и не хотел попасть под надзор полиции по возвращении в Россию. Издателем «Общего дела» числился его женевский помощник.
Шелгунов рассказал доктору петербургские новости. Рассказал об аресте Кривенко, о сказках Щедрина, запрещенных цензурой. Белоголовый жадно слушал, расспрашивал, переживал. За окнами сверкало на солнце море...
Доктор был чрезвычайно радушен, проводил гостя на станцию. Пригласил на завтра к обеду. А Шелгунов подумал, подумал - и решил оставить гостиницу в Ницце совсем. На другое утро переехал в Ментону. Нашел для себя недорогой пансион.
Ментона была привлекательней Ниццы - не так густо застроена, не так переполнена приезжими. Благоухала она уже просто ошеломляюще: лимонные деревья, олеандры, множество роз всех оттенков. В Ментоне трудно было заставить себя работать за письменным столом: тянуло на берег моря, где в тишине слышался только ровный шум волн. Закаты над склонами гор пылали так, что пальмы возле моря казались красными. С наступлением темноты становилось прохладно, и все же лунные ночи в Ментоне были незабываемо прекрасны.
Он скоро почувствовал, что отдохнул и, смешно сказать, отоспался: тут он не знал бессонницы. По утрам, как ему представлял ось, просыпался слишком поздно, спал непристойно долго, но за это его хвалил доктор Белоголовый.
Прошла неделя - погода испортилась, зарядил дождь. И тут приехал Станюкович со старшей дочерью Наташей. Остальных детей он по дороге оставил в Женеве, у друзей. Он решил забрать из Ментоны жену и больную дочку Любу, с ними вернуться в Женеву, а оттуда уже всю семью перевезти на лето в Баден-Баден.
Он сообщил Шелгунову тревожные новости. Дело Кривенко приобретает скверный оборот: властям, как выясняется, известно о его участии в подпольных изданиях «Народной воли». Вернувшийся из-за границы Василий Караулов арестован в Киеве...
Шелгунов предполагал, что вот он дождется приезда Станюковича в Ментону и тогда поедет на несколько дней в Париж. Правда, съездить в Париж означало для него истратиться до последнего рубля, но он рассчитывал сразу по возвращении в Петербург получить очередной гонорар из кассы «Дела». Он сказал об этом Станюковичу, и тот его ошеломил - ответил, что, к великому сожалению, денег в кассе журнала сейчас нет и с получением гонорара Шелгунову придется подождать... Поездку в Париж пришлось поэтому отменить, ужасно было досадно. Признаться, мечталось ему пройти по следам своих воспоминаний, заглянуть на улицу Мишодьер, как двадцать три года назад. Хотел он встретиться с русскими революционными эмигрантами, что жили в Париже, - с Русановым, например...