- Имеет!
Котляревский хитро прищурился. И тут Шелгунов понял, какую опасность для него таит этот вопрос. Если Тихомиров раскрылся перед ним еще до убийства царя, значит, Шелгунов мог знать о заговоре на цареубийство. А если знал и не донес, это - преступление особое...
- Я гораздо позднее узнал, кто печатается под псевдонимом Кольцов.
Был еще допрос, когда Жолкевич сказал, что Станюкович обвиняется, в частности, в том, что он давал деньги в помощь политическим ссыльным и заключенным. У Шелгунова чуть не вырвалось: «Да кто ж не давал?» Но он вовремя прикусил язык. Лишь напомнил о том, что в Сибири крестьяне беглым с каторги дают еду и какую ни на есть одежду и никогда это не ставилось крестьянам в вину.
Жолкевич, конечно, полагал, что крестьянское милосердие и деятельность Красного Креста «Народной воли» имеют разные побудительные причины и сравнивать то и другое нельзя.
- Да будет вам известно, господин Шелгунов, Станюкович сам признался: он давал на Красный Крест «Народной воли» по десять рублей в месяц, иногда и больше.
Жолкевич словно бы хотел сказать: не пытайтесь что-то утаивать, все узнаем - не от вас, так от других. Вот Станюкович признался также, что от имени Красного Креста «Народной воли» к нему обращался Василий Караулов. Станюкович давал деньги непосредственно ему или госпоже Усовой.
- А вы?
Шелгунов нахмурился и отрицательно покачал головой. Он понимал: если признаться, что и сам давал на Красный Крест «Народной воли», придется отвечать на вопрос, через кого именно давал. И пусть проговорился Станюкович, он, Шелгунов, не станет выдавать никого.
- Кстати, - Жолкевич взглянул на него пристально, - вы, кажется, тоже были на обеде в ресторане «Метрополь» - в день похорон Тургенева. На этом обеде, если помните, господин Гольцев произнес злонамеренную речь. Теперь он арестован. Была на этом обеде и госпожа Усова, помните?
Шелгунову сразу все припомнилось: и обед в ресторане, и речь Гольцева, и шляпа Софьи Ермолаевны посреди стола, и как все кидали деньги в ее шляпу... Но кто же об этом донес? Неужели один из тех, кто обедал, а затем кинул ассигнацию в пользу Красного Креста «Народной воли»? Или это официант - не только вился вокруг стола, но и запоминал, что говорилось? И почему арестован Гольцев? Только ли потому, что стало известно про его «злонамеренную речь»? Шелгунов написал на допросном листе: «О каких-либо нелегальных передачах денег для нелегальных целей, через Усову, ничего не слышал и не знаю.
На обеде после похорон Тургенева был очень утомленный. На обеде этом были лица, мне неизвестные, которых я видел в первый раз, но была ли там г-жа Усова, совсем не помню».
Отвечая на вопрос о Караулове, написал: «Василия Караулова я видел у К. М. Станюковича - обедал с ним в одно из воскресений, когда собирались у Станюковича, отношений никаких к Караулову не имел, не знал ни кто он, ни его рода занятий, ни общественного положения. Одним словом, о Караулове понятия не имею». И все. Ничего из него не выжмут, как не выжали на допросах двадцать один год назад.
На одном из последних допросов Шелгунов спросил Котляревского:
- Как же вы обвиняете меня по двести пятидесятой статье? Разве я к ней подхожу?
- Да нет другой, - спокойно ответил Котляревский.
Вот и радуйся. Значит, если, по мнению властей, человек должен быть посажен, его арестуют и держат в тюрьме, а уж статья закона подбирается, какая подойдет. А если никакая не подходит, ничтоже сумняшеся, применяют и неподходящую.
Впрочем, уже ясно было, что ему не придется предстать перед судом. Без суда решат, что с ним делать. На последнем допросе, 13 июля, он спросил Котляревского: не могут ли выпустить его из тюрьмы на поруки или под залог? Котляревский уверенно ответил, что до окончания всего дела его никак не выпустят. Посоветовал не подавать никаких апелляций, никаких заявлений. Так будет лучше для него. Если протестовать - будет хуже.
- Ну а долго может протянуться вся эта история?
- Да месяца четыре. Уж лучше посидите это время, и тогда вы будете совсем свободны.
Не очень-то верилось, что он будет «совсем свободен», но, как видно, эти четыре месяца надо было молча перетерпеть.
Давно ли он вернулся из Ментоны, от Средиземного моря, с ощущением, что окреп здоровьем... Теперь он снова чувствовал себя больным. Его мучил кашель - может быть, оттого, что в камере, стоило открыть форточку, возникал сильнейший сквозняк.
Каждое утро он мыл пол в своей камере, так полагалось. Открывая окно, глядел сквозь решетку вниз - кто там гуляет в загородках? Не раз видел Кривенко, тот угрюмо шагал по своей клетке взад и вперед и курил. Хотелось окликнуть его, чтобы поднял голову, встретиться взглядами, приветственно помахать рукой... Но страж на вышке непременно услышит, заметит, и, чего доброго, Сергея Николаевича лишат прогулки... Иногда Шелгунов видел в загородке Станюковича, видел Усову - и жалел ее особенно: женщине в таких условиях должно быть гораздо тяжелей...