Выбрать главу

— Простите… — Она присела перед женихом, глядя в землю. — Добрый день. Я не ожидала…

Она чувствовала себя виноватой. В Лондон она приехала не только затем, чтобы разыскать брата. Тайной и заветной ее мечтой было повидаться с отцом, вымолить у него разрешение и расторгнуть помолвку с пастором.

После того случая в церкви, когда она поняла, что соединить с ним судьбу — значит предать и Уинстэнли, и Джона, и нечто еще, самое дорогое и сокровенное, она твердо решилась. Убедила мачеху и сестер, что необходимо поехать в столицу разыскать Генри, собралась и — благо Лондон недалеко — вот уже две недели жила в чинном пуританском доме кузины, Но встречи с пастором Элизабет не ждала и, увидя его, смутилась. А он, казалось, не замечал этого, занятый собою.

— Добрый день, добрый день, — бормотал он привычно вежливые, ничего не значащие слова. — Все ли благополучно дома?..

Она видела, что ответ ему безразличен, и промолчала.

Как ни занят был Генри событиями утра, от его внимания не укрылась странная натянутость в обращении сестры с женихом. Но размышлять было некогда. Жизнь кипела вокруг, история вершилась в этот день на глазах, и Генри боялся пропустить еще какое-нибудь важное событие. Раскланявшись и велев им скорее возвращаться домой, он пообещал Элизабет зайти на днях и повлек пастора дальше. И точно, едва они свернули на оживленную улицу, их внимание привлекли несколько открытых повозок, застрявших на углу. Кучер одной из них возился с оглоблей, задние ждали. Солдаты окружали повозки, слышалась перебранка. Генри и пастор подошли ближе, и тут только Платтен оживился и всплеснул руками:

— Боже мой, да это Принн! И Файнес… И сэр Уильям Уоллер!

Он рванулся вперед, не замечая конвойных:

— Господа депутаты! Что с вами? Куда вас везут?

Кто-то с повозки узнал его и крикнул в ответ:

— Этого никто не знает! Нас переписали и возят по городу вот уже пятый час!

— Но по какому праву?

— Ха, по какому праву. По праву меча — так нам и ответили. Других прав в Англии не осталось.

— Надо добиться разговора с Фэрфаксом! Я сейчас пойду к нему сам! Главнокомандующий не может допустить…

— Да уже ходили… Два раза… Бесполезно. Генерал ничего не решает…

Солдаты сомкнули покрытые железом плечи, кое-кто с неприязнью оглядел пастора:

— Вы потише, это арестованные! Отойдите от повозки, не положено!

— Солдаты! — вдруг заговорил пастор с привычной гладкостью, словно стоял на кафедре у себя в Уолтоне. — Вы не имеете права и пальцем прикоснуться к депутатам! Они неприкосновенны, как избранники народа! Это недоразумение! Армия не может вмешиваться!

— А вы бы лучше помолчали, — сержант конвоя приблизился к пастору и предостерегающе протянул руку. — Армия не только может, но и должна поступать так с предателями.

— Избранники народа! — крикнул молодой солдат, с ненавистью наступая на Платтена. — Депутаты! Это мошенники, а не депутаты! Они прикарманили наше жалованье!

Еще один солдат, недобро сверкнув глазами, пояснил:

— Их за то и арестовали, что они предают наше дело. Солдатам не плачено за шесть месяцев, а они в парламенте голосуют за короля. А где наши денежки? Куда они их девали?

Пастор посмотрел на пистолеты и пики конвоя, на напряженные, злые лица солдат и отступил на шаг. Плечи его снова обвисли. Генри загородил его собой:

— А куда вы их? — тихо спросил он у сержанта.

— Приказано доставить в таверну «Ад». Там им самое место.

Кучер влез на козлы, взмахнул кнутом, и колымаги, заскрипев, двинулись. Одна вялая рука поднялась и махнула пастору на прощанье; большинство сидели понуро, сотрясаясь от толчков.

Генри и Платтен побрели дальше, и только спустя некоторое время заметили, что ноги сами несут их к Вестминстеру.

Здания парламента были по-прежнему оцеплены, площадь кишела войсками. Сумерки сгустились; кое-где снова, как и утром, зажглись факелы; зимний ветер резал лицо. Они свернули к Уайтхоллу, и тут их внимание привлек отряд всадников, двигавшийся к главному зданию дворца. Что-то было необычное в этих всадниках. Они не походили на деловитых суетливых армейцев, которые весь этот день сновали по улицам.

Перед решеткой главного входа отряд остановился, и на землю первым спрыгнул грузный человек в мундире генерала Армии. Сердце Генри затрепетало. Он узнал Кромвеля.

Из кареты, поджидавшей неподалеку, выскочил человек в штатском платье и быстро подошел к нему. Они о чем-то переговорили, потом Кромвель решительно повернулся и широким шагом, тяжело и устало ступая, направился к дверям.

И тут Генри увидел отца. Маленький полковник тоже спешился и, топчась на месте, чтобы размять затекшие после долгой езды ноги, передавал повод своего коня слуге. Тот, кто только что говорил с великим генералом, склонился к нему и что-то шептал. Вокруг толпились офицеры.

Генри с бьющимся сердцем, оставив Платтена, подошел к ним, вытянулся, и только когда увидел, что отец заметил его, узнал и обрадовался встрече, позволил себе шагнуть порывисто и, склонившись, крепко обнять и припасть к его плечу.

— Мой дорогой, как я рад тебя видеть, — сказал полковник Годфилд, отстраняясь и вглядываясь в блестящие глаза сына. — Ты здоров? По-прежнему здесь, у Скиппона?

— Все хорошо. — Генри сиял. — Ты знаешь, здесь Элизабет. Она хочет повидаться с тобой… А в парламенте — ты слышал?..

— Да. — Полковник посуровел. — Нам только что сообщили. Вот мистер Ледло, — он указал на человека из кареты, — все рассказал.

— И что Кромвель? Он знал? Что он думает?

— Генерал сказал, что ничего не знал об этом деле. Но поскольку оно свершилось, он рад ему и постарается поддержать.

Отныне препятствий к суду над королем не осталось. Ежедневно десятки петиций приходили в парламент; их податели со всех концов страны требовали судить Карла Стюарта, виновного в неисчислимых бедах, пережитых Англией за эти годы.

Около пятидесяти депутатов, которые теперь посещали парламент, отменили все прежние соглашения с монархом. Короля перевели в Виндзорский замок и поместили под двойной охраной.

И вот 8 января в Расписной палате Вестминстера собрался Верховный Суд Справедливости: члены «очищенной» палаты общин, армейские офицеры, испытанные в боях под командой Кромвеля. Председателем назначили честерского судью Джона Брэдшоу. Судьи несколько дней совещались тайно. А затем, 20 января, в субботу, широкие двери Вестминстер-холла, столь памятного Генри, распахнулись, и народ хлынул внутрь, чтобы послушать, как кровавого тирана призовут к ответу за его злодеяния.

Несколько дней допросов разных свидетелей, несколько дней публичного спора с Карлом, который продолжал увиливать от прямых ответов, юлить и настаивать на своей богом данной прерогативе, привели к единодушному решению: Карл Стюарт — тиран, изменник, убийца и открытый враг нации присуждается к смертной казни путем отсечения головы от тела.

6. «НОВЫЙ ЗАКОН СПРАВЕДЛИВОСТИ»

Тридцатого января с утра хлестал морозный ветер. Солнце по временам выходило из-за облаков, и мельчайшие колючие иголочки, прыгавшие в воздухе, начинали искриться и жгли лицо, казалось, еще нестерпимее. Но тысячи лондонцев все равно с раннего утра стекались в этот день к единственному сейчас достойному внимания месту — большой прямоугольной площади перед Банкетным залом Уайтхолла. На лодках, ломая прибрежный лед, переправлялись из Саутворка. Верхом, в каретах, повозках ехали из предместий, ближних и далеких. Прибывали из других графств. Неслыханное, что должно было свершиться в этот день с королем, монархом божьей милостью, помазанником, владыкой почти сверхъестественным, одно прикосновение которого, как известно, исцеляло от золотухи и других напастей, — это неслыханное нечто привлекало несметные толпы народа.

Прямо к окнам второго этажа большого белого здания Банкетного зала за ночь был подведен помост. Его обтянули черным сукном. Черная плаха и прислоненный к ней огромный, устрашающий в своем грозном изяществе топор с длинной рукояткой явственно говорили о том, что здесь собирались делать. Вокруг помоста, вокруг здания и на самой площади с ночи дежурили полки, и помост издали казался окруженным густой темной решеткой с красным основанием и поднятыми к небу остриями: то стояли суровые, готовые ко всяким неожиданностям пикейщики в красных парадных мундирах.