Он не захотел. Некоторое время ошарашенно молчал, потом, собираясь с мыслями, уточнил:
— Ты это серьезно?
— Более чем.
— Впрочем, что тебе. Это мне — думать да думать.
— Вот и думай.
Она не сдержалась. Вырвала свою руку из-под его и пошла торопливо, нервно отстраняясь от встречных. Виталий Леонтьевич было приостановился, потом крупно зашагал вслед. За перекрестком догнал, крепко взял под руку.
— Что ты буйствуешь. Люди кругом.
— Так ведь тебе думать надо. А в одиночестве думать спокойней.
Мария Павловна уже не злилась. За эти несколько десятков метров она все решила и сейчас, стараясь смотреть на себя и на него глазами постороннего, даже в какой-то мере забавлялась. Она заранее знала, как он будет вести себя, что скажет. Прежде всего, конечно, извинится. Ну вот, точно.
— Слушай, Мария, ты меня прости. Но и пойми.
— Понять — значит простить, — ответила она лаконично.
— Умница ты моя. Только сейчас не надо так. Ты думаешь, что я огласки боюсь или там по службе чего. Это все ерунда. Валентина — тоже ерунда. Мне Танюшку жалко. Ее и так немало расплодилось, безотцовщины…
У нее на языке вертелась фраза: надо было думать раньше, сейчас узелок завязался настолько, что его можно только рассечь. Но фраза эта была незначительной и затертой. Она ее не сказала. Она вообще ничего не сказала, потому что, несмотря на его присутствие, ей уже было одиноко и безразлично. А он, найдя причину, позволяющую отказаться от решительного шага, отчаянно, цеплялся за нее.
— Я ведь совсем забыл. Танюшка-то ведь заболела. Болезнь очень опасна. Нужен биомицин. Я объездил все аптеки, нигде в городе нет биомицина. Если бы ты могла понять, что значит для меня дочь.
Он, отчаянно сжав кулаки, на мгновенье приостановился. Ветер ударил под поля шляпы, сорвал ее, и она, распустив белую подкладку, рванулась вдоль улицы, Виталий Леонтьевич мелкой, неуклюжей рысью засеменил вслед. Когда он вернулся, держа шляпу на отлете, ему показалось, что Мария Павловна только что смеялась, — с лица ее еще не стерлась улыбка.
— Где же мне достать биомицин. У тебя нет таких знакомых?
— Откуда? — она пожала плечами и без перехода — Это было очень смешно, когда ты бежал за шляпой.
Они шли знакомой дорогой. Он заметил, что на каждом перекрестке она поднимала глаза и, чуть шевеля губами, будто стараясь надолго запомнить, читала названья улиц.
— Никак ты в гиды готовишься, — пошутил он.
— Не получилось из меня гида. Слаб человек, ничего уж тут не возразишь…
— Странная ты сегодня.
Она шевельнула бровями и ответила неопределенно:
— Все мы со временем становимся непонятными. Может заметил: чем дольше с человеком живешь, тем больше его не понимаешь…
— Парадоксальная философия.
— А ты осмысли.
Вообще с той минуты, как ему пришлось ее догонять, Мария Павловна вела себя странно. То вдруг ни с того ни с сего раздраженно закусывала губу и в ответ на его вопросы неопределенно пожимала плечами, то резко поворачивалась к нему и полуоткрывала рот, словно собиралась и не решалась сказать что-то важное. Когда они подходили к ее дому, она внезапно спросила совсем не по ходу разговора: