— Сюда ложись, — коротко сказал Константин, кивнув на волокушу, которую укрывал палаткой. — Сейчас мешок под голову приспособим.
— В честь чего?
— В честь того…
— Подожди, Наташа… Ты, Петр, дойти хочешь?
— Хочу.
— Вот и ложись.
— Не лягу.
— Свяжу.
Константин сказал это без угрозы, так же обыденно, как обыденно говорил: «Схожу за дровишками». И Петр понял, что его действительно свяжут, представил, как это будет унизительно, и решил подчиниться.
IX
Вцепившись в лямку, Наташа шагала почти не напрягаясь, потому что основную тяжесть брал на себя Костя. Но даже и не тратясь на усилие, она чувствовала, как врезается в грудь петля, а ноги деревенеют от того, что прежде чем утверждать на скользкой, покрытой слипшимся сырым снегом земле очередной шаг, ими приходится пружинить. Она понимала, что виной всему — нелепый случай. Но то, что это было случайностью, оправдывало ее в своих глазах и, казалось, должно было оправдать в глазах каждого. Да, она была начальником отряда, и по ее настоянию отряд задержался до рискованного времени. Но что такое риск? Расчет, упроченный верой в счастливое стечение обстоятельств. Ее расчет оказался оправданным. Не могла же она предполагать, что этот своенравный кретин сломает ногу. Если бы не его возмутительное, безобразное, сверхослиное упрямство, все было бы как следует и они сейчас подплывали бы к Каранаху. Завтра были бы уже там. Сколько раз Костя за ним возвращался. Он же специально, негодяй, отставал. Вот бы Косте не возвращаться, — где был бы сейчас Петр Андреевич Шурдуков?.. Человек сам искал и нашел бы свою кончину. Бывают несчастья, в которых повинен только тот, с кем они случаются. Это был именно такой случай. Когда такая мысль пришла впервые, Наташа испугалась, потом во время особенно тяжелого перехода случилось так, что она сама позвала ее. Робко, страшась своего бессердечия, поманила пальцем из-за угла. Мысль пришла, и Наташа не ощутила ужаса. Будто речь шла не о них троих, а о людях незнакомых, о которых ей рассказали только для того, чтобы узнать, оправдывает она того, с кем случилось несчастье, или не оправдывает. Конечно, не оправдывает. Сам нарвался. Почему же должны рассчитываться за него люди? До реки еще километров пятьдесят-шестьдесят. Как они идут, им понадобится дней семь-восемь. Пятьдесят шагов — час отдыха. Встанет река — конец.
Геологи, топографы, охотники, вообще люди отчаянных профессий не любят говорить о несчастьях. Гибель друзей здесь воспринимают, как суровое завершение, в котором пенять не на кого. Выбирая профессию, люди знали, на что шли. Им не повезло — ничего не поделаешь. О них нужно помнить так же, как они помнили бы о тебе. Но вспоминать о них вслух не следует — это может лишить веры в себя, привести к ненужным аналогиям. Зато кинематографисты щедры на трагические концы. Наташа вспомнила «Неотправленные письма». Страшное, будто состоящее из одних глазниц лицо, река покачивает плот с мертвецом. Они не успеют до ледостава. Даже не закрывая глаз, Наташа увидела: распухшие стремительные снежинки засыпают троих. «А снег уж давно ту находку занес, метель так и пляшет над трупом». Она тряхнула головой, приходя в себя, но снег шел и шел, а ноги, руки, все тело застывало, было уже неживым. Наташа провела рукой по лицу, искоса взглянула на Костю. Он двигался, полулежа на лямке, поэтому казалось, что он шагает боком. Между Наташей и Костей висела, подрагивая, белая, пухлая завеса. И только тогда Наташа поняла, что это не галлюцинация — в самом деле шел снег. Он ложился уже не тая, надевал на камни отбеленные легкие шапочки.
И, пока шел снег, Наташу не оставляла мысль о гибели. Особенно нестерпимой она становилась на привалах. Устав до отупения, они сидели молча, чтобы даже на разговорах сэкономить силы, а распухший снег засыпал всех троих. Облегчение приходило во время движения. Усталость не давала думать, все мысли были сосредоточены на действии: шаг, еще шаг, еще… Но движения было меньше и меньше. Учащались и удлинялись остановки. На остановках шел снег и засыпал троих. «А снег уж давно ту находку занес…» Песня эта уже не выходила из Наташиной головы.
Константин пытался что-то говорить, его еще хватало даже на шутки, но Наташа их не принимала. Ей казалось, что все то хорошее, немногое хорошее, было у них с Константином давно, а может, и вовсе не было. Иногда Костя брал ее руку, растирал, грел дыханием, а ей представлялось, что рука уже не ее, что она не чувствует ни ласки, ни тепла. С каким-то отчуждением, будто не о себе, думала о том, что все на свете — притворство. Учеба, труд, стремление к чему-то, любовь — притворство, самообман. Боязнь смерти — это не притворство. Всю жизнь человек боится смерти, всю жизнь оберегается от нее. Он делает прививки от болезней, в холода надевает теплую одежду, чистит зубы, придумывает лекарства, кипятит молоко… В общем, что ни делает, делает для того, чтобы отдалить смерть. И никогда не угадывает, где она прорвет его заслоны.