Его и его «корову» преследовали менты с собаками — он умудрился обмануть и тех и других.
Наконец, ему даже посчастливилось украсть дрезину, добраться на ней сюда, на станцию, — тут-то его наверняка никто не стал бы искать.
Ангел, а точнее, дьявол-хранитель заботливо вел своего избранника через все тернии.
— Я вас всех опущу, — хмыкнул Чалый и, подумав о своем ангеле — или дьяволе, — добавил очень неразумно: — И тебя тоже…
Развернув сверток, Астафьев с достоинством принялся за трапезу — мясо Малины уже прилично замерзло и, что странно, таким, свежемороженым, казалось вкуснее, чем свежезажаренным.
Отрезая острой бритвой по тоненькому кусочку строганины, Иннокентий медленно, старательно пережевывал ее, помня о том, что тот долго живет, кто долго жует, смаковал, пытаясь вспомнить какие-нибудь смешные или унизительные истории, связанные с тем, кем он теперь ужинал.
"Нет, надо было все-таки его опустить, — укорил он себя, — ну и что, что петух? Зато доставил бы ему радость перед смертью…" Внезапно где-то рядом подозрительно заскрипел снег: Иннокентий затаил дыхание. Да, это были чьи-то шаги, и теперь они, как показалось Чалому, постепенно отдалялись от вагона.
— Обходчик или сцепщик, наверное, — прошептал он самому себе. — М-да, что-то совсем я нервным стал… Ничего, подлечусь, поправлюсь, возьму хорошего «медвежонка», — вне сомнения, он имел в виду сейф, — или кассу, или просто жирного карася раздербаню, их теперь много развелось… И в Сочи. Или в Ялту — мне все равно, абы только ментовских харь было поменьше… — Беглец, достав из кармана «беломорину», прикурил, продолжая строить планы. — А пока тут пересижу: если к вагонам локомотив прицепили — значит, им тут недолго стоять. Да и вагоны новые, ремонт таким не нужен… Наверняка в Хабару отправят, — окончательно уверовался в этой мысли пассажир, — а там… А там…
Он не успел дошептать, что же такого хорошего произойдет с ним в краевой столице, потому как где-то совсем рядом, под самым вагоном послышался подозрительный скрип снега…
Тигр подлез под вагон и, подняв морду, принялся нюхать доски со стороны рельсов — да, теперь чуткое обоняние хищника различало не один, а целых два запаха: запах мертвой, чуть сладковатой человечины, и запах еще живой — тела, в котором играла горячая горькая кровь; то, что этот хищник любил больше всего.
Людоед был очень хитер: он вылез из-под вагона, нарочно поскрипел снегом и очень быстро вновь скрылся под вагоном.
Наконец спустя несколько минут дверь осторожно приоткрылась — и тигр, сжавшись, как пружина, прыгнул в темный проем…
Да, теперь Чалый в ужасе понял: это конец, это смерть, и никто — ни Бог, ни сатана, ни ангел, ни дьявол, хранившие его до самого последнего момента, — уже ни за что не выручат его.
Огромная рыже-полосатая кошка шла по вагону, доски прогибались под ее страшной тяжестью, и Чалый, подняв взгляд, отпрянул: прямо на него смотрел страшно мерцающий, словно подсвеченный изнутри, зеленоватый взгляд — взгляд настоящего убийцы…
Они смотрели друг на друга недолго — казалось, всего одно мгновение, но этого страшного, гипнотического желто-зеленого взгляда было достаточно, чтобы Иннокентий понял: вот она какая, зеленоглазая смерть!.. Волосы под зоновским треухом встали дыбом, и Астафьев страшно, по-животному закричал:
— А-а-а-а!..
Тигр, пружинисто изогнувшись, прыгнул прямо на Чалого…
— А-а-а-а!..
— А-а-а-а!.. — вдруг послышалось где-то совсем рядом истошное. — А-а-а-а!..
Каратаев, оглянувшись, сразу же понял, откуда доносится крик: дверь вагона была приоткрыта, и, как показалось зоркому охотнику, в темном проеме на какое-то мгновение мелькнуло рыже-полосатое пятно.
Не медля ни минуты, Михаил бросился туда, рванул дверку и, вскочив, прицелился…
В самом углу сидел грязный, окровавленный мужчина, перед которым на рваном клифте были разложены пахнущие костром человеческие останки.
В другом углу, нервно ударяя себя хвостом по обвисшему брюху, стоял огромный тигр, — заметив вошедшего, который мог отобрать у него трапезу, тигр недовольно зарычал, оскалив желтоватые клыки…
— Его ешь, не меня… — фальцетом скулил мужчина, — его, его…
Казалось, еще чуть-чуть — и он заплачет от животного страха, от жуткой боли; только теперь охотник заметил, что одна рука Чалого полуоторвана, и из рукава на дощатый пол, на шкуру хищника хлещет темная кровь…