Изображая задумчивого чайника, Полежаев копался в моторе. Он для пущей достовер-ности заблаговременно снял провода со свечей, одну вывернул и спрятал в карман, вместо неё достал заранее припасенную по совету напарника точно такую же, только покрытую толстым слоем нагара, всё это дело перемазал замасленной грязной тряпицей. Натянутые на руки тонкие нитяные перчатки с прорезиненной подкладкой тоже разукрасил маслянисто-сажистыми разводами. На перчатках Фёдор настаивал особо, а Павел никогда не пренебре-гал советами и настояниями коллеги.
Провидец Сухов как в воду глядел: подозрительный китаец отделился от толпы сооте-чественников и направился прямиком к приткнувшейся в уголке "Мазде". Не так глупо, не так глупо, где-то, в чём-то даже умно. Но каков наглец!
— Хозяин, тебе помочь? Я мало-мало дазбидаюсь.
Павел вскинулся, рассеянно посмотрел на парня. Нет, это он издали сходит за хрупкого паренька, вблизи видно, что уже не мальчик — мужчина: под глазами сеточка, в уголках рта морщинки, костистый, ладони широкие, набитые — наблюдательный боец всегда может распознать другого бойца по рукам. Вот те и перчатки! Ну, Фёдор! Ну, гад, умница! А парняга "мало-мало" переигрывает, язык коверкает, косит под скромного коробейника-челнока. Однако под тёмным, свободным пуховиком можно запросто спрятать оружие, сунуть, скажем, под ремень на животе — хрен заметишь.
— Спасибо, херня, — интеллигентно ответил Полежаев, — сам разобрался. Видишь?
Китаец мельком глянул на свечу, сунулся под капот, провёл пальцем по резьбе поса-дочного гнезда.
— Нахера пачкаешься? — Паша — сама простота.
— Гдязно. Маслом пахнет. — Улыбка словно нарисована; лицо — маска; глаза — щелочки тьмы.
— Ага, — Павел по-свойски ткнул китайца локтём в бок — думаешь, масло гонит? Да не, это я щас протирал.
Парень кинул глаз на грязную тряпицу в Пашином кулаке.
— Зажигание сбито. Извините. — Он развернулся и пружинистой походкой направился следом за успевшими загрузиться соотечественниками.
Паша вежливо угукнул в ответ, он сосредоточенно отскребал надфилем нагар со свечи.
Гомонящая группка втянулась в улицу и скрылась из виду за щелястым забором. Если подозрения верны и китаец прибыл сюда вторым номером для присмотра за номером пер-вым и для слежки за Суховым, то в данный момент он пришипился за оградой и зырит в ще-лочку. Пусть его, зырит, один чёрт, времени у него не лишку, через пару-тройку минут объ-явится снова — надо же страховать первого топтуна, а не площадью любоваться. Но на чью мозоль так грубо наступил коллега, что его аж двое ведут цепочкой? И ведь наступил явно сознательно, вызывая на себя. Ох, и фрукт! Не зря, ох не зря чинуши в погонах боялись его пуще банды террористов. Сколько он начальству крови попортил с такой-то мистической проницательностью…Ага, а вот и наш второй номер.
Парень выскользнул из-за угла, деловитой походкой пересёк площадь по краю и углу-бился в кусты. Пожилой дядя, облокотившийся на багажник "Мазды" и самозабвенно поли-рующий детальку, подозрений больше не вызывал. Дядя швыркал напильничком, дул на свечу, рассматривал её на вытянутой руке сквозь очки, снова швыркал и ничего вокруг не замечал.
Та-ак, сейчас топтун замрёт в кустиках и ещё раз перепроверится. Нужды в этом нет, но он, судя по всему, профессионал, а профессия требует. Павел прямо-таки шкурой ощущал пытливый взгляд. Он удовлетворённо протёр свечу тряпочкой и, отклеившись от багажника, схватился за поясницу, немного постоял полусогнутым, потом выпрямился и проковылял к передку автомобиля — пожилой человек, можно сказать, своё отскакал, теперь только передвигается, да и то, не бог весть, как.
Давление чужого взгляда пропало. Павел дважды нажал кнопочку сигнального уст-ройства, потом спокойно, не торопясь, вкрутил на место родную свечу, привёл движок в по-рядок и аккуратно, без хлопка закрыл крышку капота. Перчатки и тряпицу, сунув в полиэтиленовый пакет, убрал в бардачок. Вот теперь пора!
Солнышко опять ушло за тучу, повеяло сыростью, заморосил мелкий дождик. И, слава богу. Тропа осталась в стороне. Влажная прошлогодняя листва не шуршала, лишь пружини-ла под подошвами. Серая одежда сливалась с серым переплетением ветвей. Разведчик дви-гался быстро и бесшумно, как умел, чётко фиксируя малейшие детали: ветреное шевеление веток, цветные пятна на лиственном ковре, разорванную паутинку, примятую бурую траву, надломленные сухие стебельки, метание вспугнутой пичуги, игру теней. Шутка природы, но здесь, в чаще шум океанского прибоя слышался явственнее. Однако Павлу несмолкаемый шумовой фон ничуть не мешал, тренированный слух разведчика тонко разделял витающие вокруг звуки. Он был мастером, он был в своей стихии, он чувствовал ответственность, но не чувствовал напряжения и беспокойства, точно и профессионально просчитывая каждый шаг. Само собой, ни о чём таком Павел не думал, он просто действовал. Он двигался не ос-тавляя следов, просачиваясь, подобно облаку тумана, сквозь путаницу ветвей.
Разведчик замер на полушаге. Впереди в изломанном мельтешении проклюнулось диссонирующее чёрное пятно. Он, задержав дыхание, прислушался, словно прощупал окрестности сонаром. Людей поблизости нет. Павел достал из кармана куртки компактный, но достаточно сильный монокуляр, приложился, вращая колёсико фокусировки. Забавно: тот самый чёрный китайский пуховик висел на сучке, изображая затаившегося в кустах человека, а вот хозяин отсутствовал. Первая мысль: присел за кустики по нужде. Нужда, на то и нужда, ежели приспичит… Нет, не видать. Манок? Засада? А смысл? Вот мерзавец! А что у него напялено под пуховиком, какого цвета? Вопрос не пустой. Да-а. Возможно, дутая куртка попросту мешала скрытному передвижению, вот и скинул. Был ещё вариант, подсказкой всплывший в памяти: убийца, планируя расчленку, чтоб не перемазаться, заранее снял с себя верхнюю одёжку и заховал, потом вернулся. Однако, сомнительно. Одно достоверно: самого китайца рядом нет, Паша бы почуял, а своему чутью он доверял, оно не раз выручало его там, в Чечне, да и после. В своё время на Кавказе слагались легенды о его ненормальной везучести, — из каких только ситуаций не выкручивался, как с гуся вода. Паша лишь посмеивался. Если честно, он и сам не мог объяснить своё сверхъестественное чутьё. Он чуял опасность, как чует акула растворённую в воде каплю крови. Вот и всё.
Всё-то всё, но на всякий случай пуховик обошёл стороной. Непонятное, ещё не означа-ет опасное, однако, "не буди лихо…" Скоро откроется берег с видом на заброшенные сара-юшки — конечная остановка, а спина китайца чего-то не маячит, а пора бы.
Миновав по длинной кривой подозрительную куртку, Павел словно пересёк некую не-материальную черту, за которой воздух насытился ощущением тревоги. В мозгу пискнул сигнал опасности. А потом словно включился электронный будильник: пи, пи, пи! Опас-ность! Опасность! Опасность, угрожающая не ему лично — Фёдору! Павел сорвался на бег. Это вовсе не значит, что он, забыв об осторожности, панически, не разбирая дороги, с трес-ком ломился, как лось через кустарник. Ничего подобного. Ни один звук не добавился к ес-тественному шуму прибрежной чащи: ни хруста сучков, ни шлёпанья бьющих по сырой прелой листве подошв, ни тяжёлого дыхания. Бег не мешал думать и анализировать ситуа-цию. Сухов знал о преследователях, знал их количество и интервал между ними. Он не соп-ляк, чтобы позволить загнать себя в ловушку. В чём же дело? Откуда эта тревога? Может быть, это дальневосточный антураж действует мне на нервы, и я слишком доверился своим ощущениям? А на самом деле — фигня и ничего страшного? Хорошо бы. Однако в мозгу — пи, пи, пи…
Чаща поредела, приобрела прозрачность, завиднелись торчащие на сваях сараи. С каж-дым длинным скачком всё яснее проступали детали, точно на фотопластинке проявлялось изображение. От набегающих на берег сизых волн кустарник отделяла усыпанная обкатан-ными камешками полоса суши шириной метров тридцать. Сама каменистая полоса, просо-ленные доски сарайных стен, хмурая, рябая от мелких барашков, безбрежная плоскость воды и затянутое тучами небо сливались в единообразное полотнище гигантского экрана, и на фоне этого свинцово-серого полотна расплывчатым силуэтом угадывалась маленькая фигурка товарища Сухова, будто бы прислонившегося к одной из свай. Метрах в десяти от него и на чуть большем расстоянии от кустов стоял китаец без пуховика, но в сером с поперечными тёмными полосками свитере. Он находился к Павлу спиной, рук не видно, но его поза: расставленные ноги, чуть откинутый назад корпус, говорила сама за себя — в руках у него ствол, и он изготовился к стрельбе.