— Где? — насторожился Сухов.
В глазах Аркадия замельтешили странные зайчики, морщинки разгладились, лицо по-молодело, он выпрямился, развернув тощие плечи. Так прошла секунда-другая, потом он снова нахмурился, собрал на лбу складки.
— Погодите, дайте с мыслями собраться, — он потёр рукавом замурзанную телогрейку, подёргал себя за бороду и быстро, захлёбываясь заговорил, словно просил прощения, — я ведь не всегда таким был. Журналист, в прошлом, правда, провинциальный. Чёрт с ним, это неважно. Просто хочу сказать, что в состоянии изъясняться по-человечески. Трудно, конеч-но, давно не практиковался, в уме фразы складывал. Тут не больно-то поговоришь. Тут жи-вут общиной люди сплошь психически неполноценные, одурманенные, а верховодят всем бандиты. Я тоже был неполноценным, как все, до того сна…, да, я вас увидел во сне.
Паша за свою бурную жизнь всякого насмотрелся и наслушался, но пока ещё никто не утверждал, что разведчик Полежаев посещает чужие сны. Всё когда-то происходит впервые. Бог с ними, со снами — у каждого свои фишки, а уж в одурманенном мозгу…. И ещё как-то вскользь подумалось: неужели этому человеку, только что пережившему дикий стресс, хва-тило бредового видения, чтобы сходу зачислить в союзники нежданных чужаков? Или всё-таки жданных?
— Стоп! — Сухов для наглядности сопроводил слова поднятием руки. — О снах чуть поз-же. Аркадий, ты… вы говорите: бандиты верховодят? Тогда постарайтесь ответить чётко: сколько их, и где они сейчас?
— Да, да, да, — лешак закивал патлатой головой, — конечно, конечно, сейчас соображу. Отвык от общения, знаете. Да, я уже говорил. Сколько? Четверо их, бандитов. Двое здесь, — он покосился на труп у ног, губы затряслись, отвернулся, махнул рукой, — получается, ещё двое в посёлке. Летом и особенно осенью их больше, а по весне охранять нечего, а послуш-ники, они…послушные: велят в нужнике утопиться — утопятся, мозги-то выгорели.
— Это хорошо, это я не о мозгах, хорошо, что бандитов мало. Было бы здорово их врас-плох застать, чтоб не растревожить людей. Как по вашему, можно?
— Да, да, да, сейчас, сейчас, — Аркадий шлёпнул себя по лбу, — ну, конечно! Все наши в землянках. Работы пока нету, так, по мелочи, вот и сидят по норам. Витаминов весной не хватает, хворают, всё больше лежат, выходят только по вечерам на молитвенные восхвале-ния.
— А бандиты? — Сухов не позволял лешаку шибко растекаться.
— А, что бандиты, — человек Аркадий нахмурился, — преступники они, убийцы, насиль-ники, г-гады.
И Фёдор, и Павел видели, с каким напряжением Аркадий старается уловить суть во-проса. По идее, невозможно требовать ясности мышления от человека, чей мозг каждоднев-но многие годы пропитывался ядом. Уже одно то, что он отвечал и давал более-менее ра-зумные пояснения — чудо. То есть иногда его мысли маленько путались и плыли, но в целом он ухватывал. Что-то такое с ним произошло и, видимо, недавно, что-то, пробудившее по-груженное в спячку сознание. Сухов мысленно нарисовал птичку в графе "сон". С этим надо будет разобраться.
— Мы для того сюда и пришли, — терпеливо пояснил он, — чтобы ваших людей от этих гадов избавить. И нам очень нужно знать, где сейчас бандиты находятся?
— А, ну да, ну да, у себя…наверное.
— У себя — это где?
Аркадий расплылся в улыбке, обнажив сероватые дёсны и редкие пеньки, мало похо-жие на зубы.
— А-а, я понял! Вы хотите их убить!
— Да, — на по-детски бесхитростный вопрос, Фёдор дал по-взрослому чёткий ответ. А чего рассусоливать? Ведь именно за этим они сюда явились.
Мужик помолчал, собирая мысли в кучу, опять потеребил клочковатую бороду и заго-ворил на этот раз медленно, вдумчиво подбирая слова:
— Я знал, что вы придёте, и заранее всё обдумал, только голова откликается не сразу. Вам в посёлке открыто появляться нельзя — общинники за бандитов горой. Вот ведь как: и пытают их, и убивают, и женщин насилуют, а они веруют и гимны поют. Наркотическое внушение — штука страшная. На себе испытал. В посёлке всего два дома: один молельный, он прямо посередине площади, а второй терем, где бандиты живут, так он поодаль за де-ревьями. Не ошибётесь. А нам избы не положены, мы в землянках. Сорок два человека вме-сте со мной. К терему вы подберётесь незаметно, пастыри-то наши никого не ждут, и боять-ся им некого, а там…
Аркадий примолк и вопросительно посмотрел на Павла. Паша кивнул.
— Разберёмся, — он покосился на покойника, — что с этими?
— Спрятать бы, — задумчиво пробормотал товарищ Сухов, — от греха. Аркадий, вас, я так понимаю, хотели закопать. Возможно, где-то тут припрятана лопата.
— Была. Симон прихватил.
Ни слова не говоря, Паша направился к кустикам, из которых торчали сапоги. Вообще-то никакой лопаты он там не видел, но на всякий случай ещё раз внимательно осмотрел кус-ты — не завалялась ли. Не завалялась. Он прошёл по тропке немного дальше. Ага, вот она возле деревца на полштыка в земле.
— Дела здесь творятся непотребные, — объяснил Паша самому себе смысл находки, — ну, что ж, не рой другому яму…
— Я же говорил, — Аркадий поёжился и с ненавистью посмотрел на лопату, наверное, представил, для какой надобности она оказалась здесь.
— Инструмент ни при чём, — назидательно сказал телепат Сухов, — а нам он сейчас очень и очень. Пал Петрович, уж, коли ты плащаницу Десницы Господней примеряешь, будь другом, смотайся по указанному адресу, разберись и покарай, кого следует, покуда мы с Аркадием тут занимаемся захоронением.
— Ну, ты и фрукт, — пробурчал Паша, в который раз ступая на тропу деяния праведного, но незаконного, — чего ж не покарать — который раз караю. А плащаница, к вашему сведе-нию, вовсе и не одёжка, а обрядное покрывало с изображением Христа в гробу. Удружил, называется!
— Больно умный. А за базар извиняюсь, образование подкачало. Так и быть, переименуем в доспехи. Потом возвращайся, — распорядился Сухов вслед, — мы тебя здесь дождёмся.
— Чего ж не возвратиться — который раз возвращаюсь, — приколол Паша.
Аркадий округлившимися глазами смотрел на приятелей.
Паша шёл и думал о том, что Фёдор, старый хрыч и чёртов психолог, вот таким вот трёпом обычно снимает напряжение перед кровавой работой. Образование у него подкачало, видите ли! Однако помогает.
Шёл вроде бы по наитию, но к логовищу бандитов выбрался точно. Затаившись в кус-тарнике, рассмотрел дом. Какой нафиг дом — домина! Метров, примерно, пятнадцать на пятнадцать, накатанный из толстенных брёвен, двухэтажный да ещё с мансардой. Крыша, правда, кондовая, зато труба кирпичная. Дымит. Архаровцы, похоже, в доме. Всего двое. В таком запросто можно разместить с комфортом человек двадцать, а то и больше. В сезон, наверное, так и бывает. Отгрохали себе хоромы, сволочи, на халяву. Это ж сколько рабов на них горбатилось? Вокруг терема приличный пустырь в виде неровного квадрата, обложенного со всех сторон лесом. Если лесному коттеджу суждено сгореть, огонь до деревьев не дотянется. Сгореть? Почему, собственно? Откуда эта мысль? Вероятно, пока сюда шёл, подсознательно лелеял желание спалить сектантское логово вместе с бандитами. Эдакая опалимая купина — перст божий. Не-ет, ребята, не стоит, в таком пансионате вся община поместится. Из землянки да во дворец.
Апрельское солнце падало за лес. К дому протянулись остроконечные чёрные тени. Павел, удовлетворённо цыкнул зубом, пригнулся, ступил в одну из теней и сразу же стал невидимкой — он это умел. Он не двигался, он струился, как струится размытый вечерний воздух по влажной земле. Вот он уже на крыльце прошёлся подушечками пальцев по выцветшим дверным плахам. Дверь закрыта, но не заперта. Он легонько, на какой-нибудь миллиметр сместил её вовнутрь. Замер. Петли не отозвались. Так, по чуточке, по чуточке расширив щель, проскользнул в тёмные сенки, прислушался. За стеной бубнили голоса. Кто-то сдавленно закашлялся.
— Ещё, — попросил сиплый голос, — ещё. Блин — перебор! Отвали, тебе сегодня фартит.
— Раз фартит, два фартит, — пропел мягкий тенорок, — а на третий — амбец. Ну че, сда-вать, или как?
— Харе. Чего-то Ходжа с Симой долго.
— Пока побазарят, пока то сё, пока закопают. А че ты дёргаешься?
— Бабу хочу! — Повысил голос сиплый.
— А че, этого добра мало? Любую бери да дери.
— Не, Стриж, я их всех, акромя старух. Ходжа обещался Аркашкину малолетку прита-ранить.