Он, первым заметив многозначительное противостояние, моментально сориентировал-ся, притормозил и неожиданно для всех почти неуловимым движением выбросил вперёд руку, как бы отделяя противников друг от друга. Вот о его-то ладонь и тюкнулся головой Мартын. Резкий шлепок отбросил парня, рука при этом не подалась ни на сантиметр.
Собутыльники Мартынова, доселе равнодушные, поняв, что не всё ладно в отморо-женном королевстве, вскочили со скамьи. Хулиганистые и наглые, они уважали только силу и ни в грош не ставили пожилых мужчин, считая последних одряхлевшими, подрастеряв-шими ловкость, обессилевшими и потому неопасными. Им ничего не стоило, просто так, ради забавы, тряхнуть в подворотне какого-нибудь пенсионера, покуражиться для острастки, чтоб напомнить о своём праве — казнить или миловать.
Пятеро же весельчаков повели себя необычно, будто загодя распределив роли. Ещё не затих в воздухе звук шлепка, а "кремовый" уже остановился, сложив ладони крест-накрест на набалдашнике трости, скользящим взглядом охватывая площадку, другой отставник про-шёл немного вперёд и развернулся лицом к хромому пижону, взяв под контроль пространство у того за спиной. Сторонний наблюдатель не обратил бы внимание на такие перемещения, мол, подумаешь: один остановился отдохнуть, другой по инерции прошагал ещё несколько метров, потом спохватился и решил подождать приятелей, и лишь специалист оценил бы профессиональную подготовку и то, как привычно и непринуждённо эти двое обеспечили круговое наблюдение. Ещё двое, не сговариваясь, слаженно повернули к скамейке, преградив дорогу здоровым битюгам. На первый взгляд — мужики, как мужики, а на второй… Стоят вроде бы расслабленно, но даже последнему тупице ясно — это лишь видимость, в любой момент может последовать взрыв, и горе тому, кто подвернётся под выброс энергии. Закатанные по локоть рукава обнажают перевитые мышцами руки, с набухшими венами, с непропорционально крупными, костлявыми кулаками, набитыми до копытной твёрдости. А уж глаза…, обмочиться можно.
— Сидеть, шпана, — сказал один, не повышая голоса. Слова, в общем-то, самые обычные, и голос спокойный, а вот, поди ж ты…, парализующая волю, гипнотическая волна ударила по мозгам.
И буйные переростки, оцепенев от необъяснимого страха, подчинились, точнее, осла-бевшие ноги подогнулись сами, и они хором плюхнулись на скамью, поскольку стоять про-сто не могли — не держали больше ножки.
Ни сам Сергей, ни его приятели всего этого даже не заметили.
Серёга стоял, подавшись вперёд, готовый по-любому отстаивать собственное право на любовь, свою мальчишескую гордость, своё достоинство. До него не сразу дошло, что драка и — он правильно оценивал свои шансы — неизбежная расправа, откладываются. Гнев сме-нился недоумением и душевным облегчением. Ледяная лапа страха разжалась, отпустив трепещущее сердце. У него появился заступник! Чудо? Рок? — Скорее всего. Пройди мужики чуть раньше, или засидись за бутылкой чуть дольше — лежать бы ему на плитах в луже крови. Воображение нарисовало жуткую картину: распластавшееся на искусственном камне, неподвижное, какое-то расплющенное тело; бесформенное, залитое кровью лицо; испачканная, порванная одежда; мелькающие над телом, тяжёлые бутсы; мокрые звуки ударов. Он даже почувствовал, как трещат рёбра, и ощутил щекой обдирающую шершавость камня. Слава богу — этого не произошло! Он с трудом распрямил напряжённую спину.
Мартын потряс головой, прогоняя муть, и злобно уставился на седого, широченного дядьку.
Существует такой приблатнённый термин — "быковать", в переводе на нормальный язык это означает: не прибегая к рукоприкладству, при помощи устной речи нагнать на жертву такого страху, чтобы у той слиплись кишки. Искусство "быкования" включает в се-бя не только подбор страшных по сути слов, но и использование модуляторных эффектов, и тембровых возможностей в сопровождении характерной жестикуляции и мимики. Всё это предусматривает какое-никакое понимание человеческой психологии. К такому приёму обычно прибегают, желая психологически разоружить жертву, покуражиться, заболтать, отвлечь внимание, а затем, если будет такая возможность, расчётливо нанести внезапный, коварный удар.
Мартын прошёл на зоне хорошую, с его точки зрения, школу. Разглядев мужика, он сообразил, что ему в одиночку, при всём старании, такую ходячую бетонную глыбу с места не сдвинуть — себе дороже — и решил свести дело к базару, чтоб не терять лицо.
— Мужик, ты уже влип! Щас…, - и осёкся.
Дядька указательным пальцем, напоминающим литой крюк подъёмного крана, поймал подбородок скандалиста, рука пошла вверх. Мартынов не мог соскочить с крюка, его голова начала запрокидываться, язык заклинило, и он невольно приподнялся на цыпочки.
— Смотри мне в глаза, — слова были сказаны почти шёпотом, дядька не приказывал, а будто просил.
Мартын не мог ослушаться. Он посмотрел слезящимися от боли глазами в глаза мучи-теля, почувствовал чужой взгляд, препарирующий его мозг, и отключился.
Серёга с изумлением наблюдал, как несгибаемый палец, воткнувшись под нижнюю челюсть врага, сначала неумолимо поднимается, как потом, с равнодушием отлаженного механизма, опускается, возвращая Мартына в исходное положение, как тело урки принимает позу волжского бурлака, а его глаза, с обесцвеченной радужиной, становятся похожими на бело-серые перепелиные яйца. С ума сойти! Мартын стоит, хотя явно в отключке.
— Иди и не греши, — мягким голосом всепрощающего сына божия говорит дядька, и па-рень покорно разворачивается в сторону своих приятелей.
Сергей краем глаза видел скамейку, и сидящих на ней боевиков из дворовой шайки; видел матёрых мужиков в одежде один в один похожей на прикид его спасителя; видел, как, проходя мимо собутыльников, Мартын повелительно махнул рукой, и те, живенько вскочив, потрусили вслед, весело переговариваясь, словно ничего не случилось, словно только что на этом самом пятачке не назревал серьёзный конфликт, и не их предводитель только что получил в лоб. Видел всё, но так ничего и не понял и не увязал.
Юноша растерянно глянул на седого, широкоплечего отставника.
— Всё, — ответил спаситель на невысказанный вопрос, — они о тебе забыли… уже.
Слегка прихрамывая, приблизился джентльмен в кремовом.
— А ты смелый парень, но безрассудный, — сказал он.
Сергей так и не уразумел, что подразумевалось: одобрение или порицание.
"Кремовый" театрально вскинул руку, в которой, как у ловкого фокусника, материализовалась серебристая картонка, зажатая между указательным и средним пальцами.
— Вот, дружок, возьми мою визитную карточку. Будет туго — звони. Зовут меня — Вик-тор Сергеич, там написано. Рад составить знакомство.
Он протянул холёную руку. Сергей смутился. Люди в таких костюмах — судя по кино-фильмам — и с такими властными повадками не квасят на автостоянках в компании отстав-ных офицеров. Перед ними телохранители подобострастно распахивают двери дорогущих иномарок, а личный шофёр — весь внимание — терпеливо ожидает, куда, мол, прикажете. А тут запросто…
Неловко, скованно сложил пальцы лодочкой.
— Сергей.
Ладонь оказалась неожиданно твёрдой, а рукопожатие щадящим, точно человек побаивался по неосторожности раскрошить юношеские кости.
— Обычно, — усмехнулся джентльмен, — я не кусаюсь. Ну, вот и познакомились. Позволь представить моего друга Вячеслава Владимировича.
Ладонь Сергея исчезла в громадной лапе.
— Очень приятно, — улыбнулся здоровяк, его голос, как и подобает при такой фигуре, походил на низкий органный аккорд — сип, хрип, свист и гул горного обвала, слитые воеди-но, — а ты молодец, смелость — хорошее качество, но зубы следует показывать не для того, чтобы их выбили. Драться, судя по всему, ты не умеешь. Знаешь, мои ребята тут по вторни-кам и четвергам спортзал арендуют в ФОКе, с семнадцати часов, так что, если желаешь, приходи. Маленько натаскают.
Сергей чуть не лопнул от счастья, но поосторожничал.