— Меня лично, — раздумчиво протянул Шершнев, — оно бы не удовлетворило.
Вячеслав Владимирович, слегка качнув головой, возразил:
— Это ты сейчас рассуждаешь с высоты своего опыта и возраста, а нам — девятнадцати-летним курсантам, приученным к безусловному доверию, хватило, мы благодарно развесили уши. Собственно, у нас не было выбора. Ладно, не буду забегать, продолжу в соответствии с профессорским рассказом. Наш хитрый профессор избрал для экспериментов достаточно безобидный вид спортивного мастерства — фигурное катание. Почему спортивного? Хотя бы потому, что мастерство в спорте достигается длительными и напряжёнными тренировками, оттачиваясь в процессе, оно доводится до автоматизма, становится рефлекторным, в заученных движениях срабатывает мышечная память, минуя сознание. Под предлогом медицинского осмотра он обследовал группу наших выдающихся фигуристов методом пальпации. О его способностях я уже говорил. Попутно кое-кого подлечил. И вот он, сроду не стоявший на коньках, показывает на льду приличный класс катания, насколько позволил ему собственный мышечный тонус и эластичность связок. Успех! Триумф! Ага, фигушки. Рано радовался. Нет, собственно, причины для радости имелись, но дальнейшие результаты её немного поубавили. Он привлёк к экспериментам небольшой коллектив сотрудников, умеющих молчать и знающих, чем чревата болтовня. У всех разная группа крови, и никто из них не имел никакого отношения к фигурному катанию. В КГБ всё больше силовики, сам знаешь. Провёл он сеансы инициирования с каждым в отдельности, и пошли они через пару дней на лёд. И что ты думаешь? — все они, независимо от группы крови, встали на коньки и начали отчебучивать такое, о чём раньше и не мечтали. С точки зрения начальства это была чистая победа, но не с точки зрения профессора. Нет, те ребята медиумами не стали, поскольку профессор вовсе не стремился передать им свои исключительные способности. А если б передал, что тогда? Все его умопостроения об избранности неандертальского племени пошли прахом. Это что ж получается — все, кому не лень, способны стать медиумами? От такой мысли ему аж поплохело, а когда он представил себе бесконечные толпы марширующих по миру медиумов, последние волосы упали с его головы.
— Толпы Вольфов Мессингов, — пробормотал Виктор Сергеевич себе под нос, — впечат-ляет.
Горин услышал, иронично приподнял бровь.
— Мессингов? Чушь! К твоему сведению, легендарный Вольф Мессинг не более чем добротная деза сталинских чекистов.
— Ну, как же, — возмутился Шершнев, — а свидетельства, а воспоминания современников, интерес к нему самого Сталина, а ставший хрестоматийным опыт с бумажкой вместо банковского чека?
— Ну, ну, — усмехнулся Вячеслав, — как мало надо приложить усилий, чтобы обвести во-круг пальца несметное количество народу! Ты ещё вспомни отзывы о Мессинге Альберта Эйнштейна или Махатмы Ганди, или Зигмунда Фрейда. Для легковерных сообщаю: все сви-детельства современников, равно, как и прочие его фокусы, описаны только в его собствен-ном автобиографическом сочинении "О себе самом", и никем более не подтверждены. Кто видел того лопоухого кассира? А ссылка на великих учёных и писателей — вымысел от нача-ла до конца. Ни Эйнштейн, ни прочие никогда с ним не встречались и никогда о нём не упоминали. Обладай Мессинг реальными задатками медиума, неужто ты думаешь, что Сталин выпустил бы его из страны? Держи карман! Как там у классиков: "Поезжайте в Киев, Шура, и спросите…", и так далее. Шарлатан Мессинг отличается от вымышленного, литературного героя хотя бы тем, что Паниковский как-то натуральнее. Престидижитатор и прохиндей из Гомеля, владеющий зачатками гипноза, даже не подозревал, что его использует служба Внешней Разведки ССР. Надо было внушить разведкам других стран, что глупые русские вообще не занимаются вопросом создания пси-оружия, чего и вам желают. Глядишь, и поверят, а не поверят, так от нас не убудет.
— Ну вот, — Шершнев наигранно огорчился, — ещё одна развенчанная легенда. Однако, о толпах медиумов — это реально?
— В том-то и дело, что нет. Выяснилось это не сразу. Профессор, естественно, осторож-ничал, ведь человек, освоивший высокие духовные практики, ощущающий биополевые структуры окружающих и способный на них воздействовать — обретает немалую силу. А силу можно использовать и во благо, и во зло, как тайное оружие. В таком разе Учитель не имеет права на ошибку — слишком высока цена. Конечно, Учитель, входящий в биополе ученика, до тонкостей познаёт его психоэмоциональный настрой, но он не читает его мысли и не может наверняка предсказать его поведение на сколь-нибудь отдалённое будущее. Может быть, те испытания, которым подвергал юного Дорджиева тот тибетский монах, служили своего рода мерилом душевного благородства ученика? Но как воссоздать ту атмосферу? Сплошные вопросы, а ведь надо было, ко всему, ещё постоянно пудрить мозги начальству. У нашего профессора был очень давний и надёжный друг — известный детский врач, хирург, человек пожилой и всеми уважаемый, тоже профессор и тоже с четвёртой группой крови. Лечить детей — что может быть благороднее? Дорджиев решился и втихаря рассказал другу о своих проблемах. Детский врач согласился пройти обряд посвящения, если получится. Не получилось, и четвёртая группа крови не помогла. Оба расстроились — очередное разочарование. Друзья упорно, раз за разом повторяли сеанс инициации. Безуспешно. В чём причина? Воздух в пещере, что ли особенный? Или необходимо предельное изнурение организма? Или дар способны воспринять только люди молодые? Или, кроме агглютиногенов А и В играют роль ёщё какие-то иные, пока не известные факторы крови? Пойди, разберись. "Мало данных, — сказал врач, — кабы можно было диверсифицировать эксперимент". Рискованно, и они оба знали, почему. Свободными вечерами друзья, посиживая за чаем, высказывали разные предположения по поводу, в порядке бреда. И вот однажды, врач воскликнул: "Архетип! — Первообраз. Если бы можно было, в процессе инициации, как-то подправить или дополнить архетипичность ученика, усилив морально-этическую и, если угодно, мифологическую составляющую его внутреннего "Я"! А?" Оба были немного знакомы с основами "аналитической психологии" Карла Юнга, и оба оценили эту идею. Сам по себе архетип, следуя концепции Юнга, ещё не образ, а схема образа, имеющая формальную характеристику. Однако, проникая в сознание, он наполняется содержанием сознательного опыта, становится более отчётливым, сопровождается необычайно оживлёнными эмоциональными тонами. Проникшие в сознание архетипы способны впечатлять, внушать, поскольку восходят к универсально-постоянным началам человеческой природы. А действительно? Архетип человека, как получивший содержание элемент "коллективного бессознательного", как врождённая психическая структура, основанная на общечеловеческих ценностях, образах и символах, определяющая мотивы человеческих устремлений и поступков — вот краеугольный камень, гарантирующий благо! Нравственная панацея, чтоб её! И профессор на несколько лет по уши погрузился в исследования. Ко времени нашей с ним встречи, он кое-чего добился и был убеждён, что ни один ученик, прошедший коллективную инициацию под его чутким руководством, никогда не предаст интересы своего коллектива, никогда не переступит моральные установки, определённые обществом. Вот тебе, Витя, ответ на твой главный во-прос. Все мы немножко запрограммированы, но данная программа никоим образом не всту-пает в конфликт с моими собственными представлениями о благе, о справедливости, о вер-ности, о…, не стоит продолжать, ты итак всё понял — существует много красивых и пра-вильных понятий, образующих идейно-мифологическую систему человеческих взаимоот-ношений. Чуешь? — приближаемся к завершению профессорского рассказа, да и моего тоже. Жаль, только вошёл во вкус. Что ещё? Сам обряд инициации оказался с виду простым, чтоб не сказать — примитивным. Оно и понятно — неандертальцы, что с них возьмёшь? По указке профессора мы вместе с ним уселись прямо на пол в круг, взялись за руки, замыкая общую цепь, и закрыли глаза. Сидели долго. Я, кажется, задремал, витал где-то между сном и явью. Потом профессор нас растормошил и сказал, де, хорошего помаленьку. Ты прав: мы все буквально через пару дней приобрели уникальные боевые навыки. Моё собственное мастерство дополнилось мастерством моих товарищей. А вот дар медиума пробудился лишь у пятерых курсантов, в том числе, у меня, и то не сразу — вызревал постепенно в течение нескольких месяцев. Так уж получилось, все прониклись без обид…Твоё здоровье.