Лоренцо опустил голову, и губы его сжались в горькую складку.
— А вдруг это все-таки возможно? Хоть на миг увидеть ее еще раз!
— Кто бы ни была эта женщина, не забывайте, что она несет с собой смерть. Двое мужчин уже замолчали навеки.
— Может, ты и прав. Но все равно делай так, как я решил. Если существует хоть один способ…
Пико кивнул в знак согласия. На лицо Великолепного снова вернулась жесткая маска, и оно сразу стало выглядеть в точности как на бюстах. Он встал, подошел к стоявшему в углу секретеру и достал несколько листков, скрепленных красными печатями, и небольшой кожаный мешочек.
— Здесь верительные грамоты для агента моей семьи в Риме. Предъяви их, и любой из моих людей поступит в твое распоряжение. А это — на все расходы, которые могут тебе понадобиться.
Лоренцо встряхнул мешочек, и в нем звякнули монеты.
— Сто флоринов, сто кусочков золота, которые лучше любого кузнеца откроют перед тобой все двери. Возвращайся с ответом, и получишь столько же. Я дам тебе все, что только пожелаешь.
— У меня уже есть то, что я желаю, — ваша дружба, — ответил юноша.
На виа Франчиджена[27]
На рассвете, с багажом, который влез в две седельные сумки, Пико выехал из Флоренции и направился по виа Франчиджена. Он двигался быстро, благодаря своему малому весу и резвому ходу роскошного вороного коня из конюшен Великолепного.
Чуткий жеребец словно понимал важность миссии. Он ровно цокал копытами по камням старой римской дороги, без труда обгоняя медленно ползущие торговые караваны и группы паломников, что тянулись длинными вереницами из долины реки Эльзы.
Остановившись только раз возле ручья, чтобы напоить коня, с первыми закатными тенями Пико уже миновал ворота Сиены, успев как раз до того времени, как их закроют на ночь.
Причиной спешки была не забота о ночлеге, а желание скорее добраться до так называемого Дома учености[28], выстроенного городским советом для размещения иностранных студентов, приезжавших на лекции основного курса.
По дороге Джованни все время думал о том, что сказал Лоренцо об утраченном ритуале и о медике, который его совершил. Медицинский факультет Сиены был одним из самых старых и знаменитых и привлекал студентов со всей Италии. Кое-кого среди них Пико хорошо знал. И этот кое-кто мог оказаться полезным.
Джованни завел коня в стойло и попросил проводить себя в общежитие, которое возвышалось совсем рядом с университетом. В этот час в здании было полно студентов, возвратившихся на ночь. Пико поднялся по лестнице и вошел в спальню второго этажа. В просторной комнате, почти полностью занятой постелями, то здесь, то там виднелись группы юношей. Они пили вино, играли в карты или в кости, распевали, аккомпанируя себе на лютне, перекидывались шутками.
«Эта спальня ничем не отличается от таких же комнат в Болонье или в Падуе», — решил про себя Пико.
Никто не обращал на него внимания, и он принялся разглядывать лица студентов, пока не узнал того, кого искал. Подкравшись к парню сзади, схватил его за плечи и, смеясь, повалил на койку.
— Маттео! Маттео Корно! Мы с тобой больше года не виделись! — крикнул Пико.
После секундного замешательства тот узнал приятеля и тоже обнял.
— Джованни! Да ты вырос и похорошел! Почти как я! Как тебя занесло в Сиену? Ты тоже поцапался с академическим советом Падуе?
— Нет, я закончил учебу.
— И чем занимался? — с насмешливым видом спросил Маттео.
— Мне хватило, чтобы понять, что Аристотель ошибался, да и остальные тоже неправы. В конце концов я стал поклонником Лукреция. Мы материя, мыслящий прах.
При этих словах Корно расхохотался, похлопав гостя по колену.
— Я вижу, тебя тоже, как и многих из нас, книги скорее запутали, чем просветили. Только не вздумай об этом болтать!
— Будь спокоен! Только с друзьями и с теми, кто поймет, — подмигнул Пико. — Для остальных я приверженец Аристотеля, выпускник in utroque jure[29].
— Ну, тогда милости просим в блестящий орден Мадонны Отчаяния! — хмыкнул Маттео и широким жестом обвел всех студентов.
27
Виа Франчиджена (Via Francigena) — «дорога во Францию», соединявшая Рим с северными и восточными областями Италии.
28
Casa della Sapienza — в буквальном переводе «Дом учености», но словом «Sapienza» в Италии во времена Лоренцо Великолепного называли сам университет. Эти слова точнее всего было бы перевести как «студенческое общежитие».