— Что ты такое говоришь, Абенцио! Неужели у императора не нашлось самых лучших мастеров для возведения первого жилища Господа?
Старый архитектор терпеливо продолжал:
— Все было построено с наилучшим мастерством и наилучшими средствами, какими только располагали в то время. И естественно, с применением лучших знаний, к вящей славе Господней. Но строители были людьми темных веков и не ведали, что таится под его фундаментом, который неуклонно проседает из-за пористости пород. К тому же, если позволите, они просчитались в размерах колонн в нефе. Колонны слишком высокие и тонкие и, учитывая плотность несущих стен, не обладают достаточной прочностью, чтобы выдерживать нагрузку крыши. В стенах увеличиваются трещины, и я не устаю напоминать вам, что боюсь обрушений. Когда во время праздников собор наполняется пилигримами, только по милости Святого Духа стены не падают, не происходит ужасной бойни. Беспорядочный топот передает на детали конструкции постоянную вибрацию, но если вдруг вся толпа пилигримов задвигается в унисон, возникнет размеренный ритм военного шага, этого хватит, чтобы обрушилось все здание.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— И что же нам делать? О реставрации думали уже со времени моего предшественника, Николая Пятого. Однако именно лучшие умы эпохи остановили эту работу. Был некий аббревиатор, Леон Баттиста Альберти, который отговорил Николая от этой затеи, причем все его аргументы так и остались между ними. Я спрашиваю, как флорентинцу удалось убедить его отказаться от проекта, который, буде он успешно завершен, сейчас избавил бы нас от возникших трудностей? Ведь потеряно больше тридцати лет!
— Может, причина кроется в самой натуре Альберти, ваше святейшество? — язвительно заметил кардинал.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Леон Баттиста Альберти был флорентинец. А вам хорошо известна спесь этого народа и его склонность к злым шуткам. Прошло совсем немного времени с тех пор, как Брунеллески подвел под крышу тамошний храм. И у них хватило наглости объявить его великим и претендовать на созыв церковного собора по преодолению раскола между Востоком и Западом именно во Флоренции! Может, этот Баттиста стал отговаривать Папу из гордыни и зависти, когда увидел, как реализуется проект, согласно которому в Риме будет восстановлена самая величественная из христианских церквей?
Лицо Папы на мгновение исказила гримаса.
— Может, ты и не ошибаешься, Родриго. Надо вернуться к чертежам? — продолжил он, обращаясь к Абенцио.
Архитектор отрицательно покачал головой.
— Я знаю этот проект. Он состоял в расширении старой базилики и усилении хоров за счет поперечной пристройки, которая придала бы зданию более величественный вид. Оно вмещало бы еще больше народа. Но вся работа по усовершенствованию уже существующей конструкции пошла бы насмарку: при возведении новых массивных стен здание рухнуло бы быстрее. На этом и строились возражения Альберти, а не на муниципальной зависти. Нет, если вы хотите спасти собор, его надо перестраивать с фундамента, как это сделали во Флоренции.
— Ну да, опять Флоренция… — проворчал Сикст. — Имей она тесные улицы, как в Палестрине, так тоже превратилась бы в пыль. Во Флоренции палаццо и башни просторнее, зато и надменное отношение к нашей воле заметнее.
Родриго Борджа слушал, напустив на себя рассеянный вид.
— Новый Сан-Пьетро! Кто же будет способен его спроектировать? И какую форму ему придать?
Архитектор искоса на него взглянул и подошел к длинному столу, на котором высилась стопка бумаги. Он взял один белый листок и достал из сумки угольную палочку.
— Если ваше святейшество отдаст приказ, мы соберем в Рим всех величайших архитекторов мира!
— А вы, конечно, будете ими командовать, — скривившись, прошипел кардинал.
Архитектор покачал головой.
— Нет, не я. Этот труд займет десятки лет. Может быть, даже сотни. Великие умы нашего времени указали путь: формы надо искать в древних конструкциях Рима. Придут юные таланты, которые уже себя проявили. Они смогут довести дело до конца.
— Юные таланты? Толпа умников, каменотесов и плотников в поисках заработка! — фыркнул кардинал.
— Все они достойные мастера. И другие города Италии заблистают их именами. Но у меня есть идея, — снова вернулся к теме разговора архитектор, делая какие-то наброски на бумаге.
Примериваясь, он морщил брови, но рука шла твердо, словно он воспроизводил по памяти то, над чем давно думал. Схема быстро обретала форму.