Петр Анисимович поморщился.
— Мне бы не хотелось выносить сор.
— Но и оставлять сор ни к чему, — веско возразил Александр Афанасьевич. — Очень жаль, что нет директора.
— Она бы, пожалуй, чего доброго, взяла их под защиту. Стала бы копаться в психологии подростка. Доискиваться, так сказать, движущих причин. — Петр Анисимович усмехнулся. — А надо пресекать следствие. Причин — миллионы: общая распущенность, склонность к порокам, трудная семья, влияние улицы, ложная романтика, проникновение буржуазной пропаганды… Миллионы. А следствие одно — преступность. В колонии я имел возможность наблюдать и размышлять. Если бы не время, которое целиком отнимает школа, я бы уже написал диссертацию.
— Безусловно, — поддакнул Александр Афанасьевич и добавил: — А милицию я все-таки вызову. Нанесен материальный ущерб. Пусть составят протокол.
— Ну что ж, — сказал Петр Анисимович. — Если вы… вызывайте.
Александр Афанасьевич вышел, чтобы позвонить по телефону.
Молоденький младший лейтенант положил на стол Фаины Васильевны несколько листков бумаги, достал из планшета обыкновенную канцелярскую ручку, ткнул перо в чернильницу, потом стал чистить его о край пресс-папье. Он чистил перо неторопливо, с сосредоточенным выражением лица.
Виктор и Плюха стояли возле стола, опустив головы. Виктор посматривал на младшего лейтенанта исподлобья. Он не испытывал страха. Даже если его уведут отсюда в тюрьму под конвоем, ему не будет страшно. Потому что он ничего плохого не сделал. Он защищал честь девушки, которую любит. Теперь он не побоялся бы произнести это слово вслух, громко, при всех, и если бы сейчас повторилась неприятная сцена в радиоузле, он бы поступил так же. И Пушкин поступил бы так же, и Лермонтов, и Маяковский, и Уткин, и Михаил Светлов. Ведь не пустые же слова — стихи о любви, о верности, о чести! И не было бы страшно нисколечко! Ни лежащих на столе листков чистой бумаги для протокола, ни сурового лица младшего лейтенанта, ни угрожающей ученической ручки в его крепких пальцах. Люди в космос летают, атомный век, техника такая кругом, а канцелярская машина все скрипит по старинке ученическими ручками. Хоть бы портативную машинку милиционерам для протоколов выдали! «Колибри». Как-то посовременнее было бы.
А Плюха тоскливо придумывал, как бы выкрутиться. Нет, он не жалел, что, спасая товарища, ударил рукой по лампам — и рука ноет. Просто надо же как-то все объяснить. Поправдоподобнее. Чтобы не очень попало. Вот теперь милиция ввязалась. Добра не жди!
Наконец младший лейтенант почистил перо, откинулся на спинку кресла, строго посмотрел на стоящих перед ним ребят.
— Ну что, герои? Наломали дров?
Виктор и Плюха молчали.
— Который из вас Шагалов?
— Я.
— Характеристичку тебе дали.
Виктор пожал плечами.
— Скажите! Он еще плечами пожимает! Да я б на твоем месте сквозь землю провалился!
— Вы пришли протокол составлять? — хмуро спросил Виктор.
— Угадал.
— Ну и составляйте, — сказал Виктор и посмотрел на младшего лейтенанта неприязненно.
— И составлю. Фамилия? Имя? Отчество?
Виктор ответил. Младший лейтенант все аккуратно записал в бланк допроса. Задал еще несколько вопросов, никакого отношения к делу не имеющих, и снова записал ответы.
— Ну, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Как дошел до жизни такой, что из-за тебя милицию беспокоят? Или ты думаешь, что у милиции, кроме тебя, забот мало?
— Это уж вы спросите у того, кто вас вызвал. Мы с Плюхой, то есть с Веселовым, ничего такого не сделали.
— Вот тебе и на. Радиоаппаратуру разбили. Завучу угрожали побоями. «Скелет» тут какой-то ввязался. Кто у вас «Скелет»?
Виктор улыбнулся.
— Скелет — это Иван Иванович.
— А фамилия?
— Ну какая ж у него фамилия, если он — скелет. В классе стоит.
— Черт-те что! — сказал младший лейтенант. — А зачем ты в радиоузел ворвался, дебош устроил?
— Не ворвался, а пришел за письмом и стихами.
— За какими?
— За своими.
— Они что, в радиоузле были оставлены?
— Ничего не оставлены. Они у завуча были.
— Так. Дальше.
— Забрал и ушел.
— Завучу угрожал?
— Не угрожал. Просто сказал, что если бы он не был седым человеком, я б его ударил.
— Ай-я-яй! — значит, все-таки угрожал. Ну, а лампы сами разбились?
— Я разбил, — хрипло сказал Плюха.
— Ясно. Ну, а что за стихи? Покажи-ка. Или порвал? — прищурился младший лейтенант.
— Не порвал.
— Покажи.
Виктор колебался.