Лена не обратила внимания на его реплику.
— В девятом «в» классе произошла довольно глупая история с Иваном Ивановичем… — Лена рассказала о проделке Виктора Шагалова.
— А где сам Шагалов? — спросила Горохова.
— С милицией беседует, — усмехнулась Васильева.
— Это особый разговор. С этим надо еще разобраться, — нахмурилась Лена.
— Разберутся, — сказала Васильева.
— Слушай, Васильева, — повернулся к ней Лева. — У тебя что, печень больная? Что ты кидаешься на девятый «в»? — Он посопел носом. — Конечно, история с Иваном Ивановичем — непростительная глупость. И мы все, весь класс за нее в ответе. Но то, что произошло сегодня, — это очень серьезно. И еще неизвестно, кто виноват.
В комнату вошел Петр Анисимович.
— Здравствуйте, товарищ Горохова, — он поздоровался с Гороховой за руку. Потом обвел всех холодным уверенным взглядом. — Так вот, ребята, отсутствие крепкой дисциплины в школе привело сегодня к тому, что…
Лена рассердилась: что в самом деле — комсомол, комитет, взрослые люди… Это когда «им» надо, Петру Анисимовичу и другим… А на деле? Придет, выскажется, распорядится… Почему?
Она сжала губы и встала:
— Простите, Петр Анисимович. Вы несколько опоздали. У нас уже началось заседание комитета комсомола. И слово получил член комитета Котов.
Восьмиклассницы испуганно посмотрели на своего секретаря. Лева, который начал говорить сидя, встал.
Лешка усмехнулся одними губами.
Горохова смотрела в окно, будто она гость и ничто ее не касалось.
Петр Анисимович прервал свою речь на полуслове, побагровел, буркнул:
— Прошу извинить.
И сел.
— Продолжай, Лева, — сказала Лена, сглотнув. И тоже села.
Горохова как ни в чем не бывало повернулась к Леве.
— Так вот, — сказал Лева. — В том, что произошло сегодня на большой перемене, надо очень внимательно и очень чутко разобраться. Все-таки — люди и чувства. А с моей точки зрения, здесь имело место грубое вмешательство, так сказать, во внутренние дела суверенного государства. А это нехорошо. Осуждается.
— С вашим суверенным государством. Котов, — сказал Петр Анисимович, — сейчас беседует милиция.
— Это не может и не должно помешать нам самим разобраться в фактах, в их причинности и связи. И только разобравшись во всем, мы сможем объективно и решительно или осудить своих товарищей, или защитить их. В том числе и от милиции, если появится такая необходимость.
— Ну, знаете. Котов!
— Петр Анисимович, — сказал Лева, — разрешите задать вам один вопрос: для чего понадобилось читать по радио интимную переписку двух молодых людей, которые… дружат, что ли… А может быть, и больше. Может быть, любят друг друга.
— Во-первых, Котов, тебе никто не дает права вмешиваться в педагогический процесс. Это не твое, а наше дело. Во-вторых, мне трудно говорить здесь о таком зрелом чувстве, как любовь, о таком, я бы сказал, взрослом чувстве… Ребячьи фанаберии, фантазии, подкормленные дешевыми литературными образцами, незрелый ум часто принимает за чувство. И кто, как не мы, взрослые, умудренные жизненным опытом, должны своевременно разрушать эти фантазии? Не давать им вырасти в уродливое, кривое деревцо.
— Я с вами не согласен, Петр Анисимович, — упрямо сказал Лева. — Для нас Маша и Дубровский, Ромео и Джульетта, Фархад и Ширин не дешевые литературные образцы.
— Колесникова, ведите собрание, — сказал Петр Анисимович.
Лена постучала карандашом по столу. В наступившей тишине стук показался гулким. Потом она встала.
— Я думаю, мы не будем решать вопрос о наших товарищах в их отсутствие.
Горохова кивнула.
— Выношу на обсуждение комитета одно предложение, касающееся непосредственно всех комсомольцев.
Петр Анисимович поднялся:
— Прости, Колесникова, что перебиваю. У вас тут сейчас свои дела. Не буду мешать. Только попрошу к вопросу о Шагалове и Веселове подойти со всей комсомольской ответственностью и принципиальностью. Поскольку этот вопрос будет обсуждаться и на педагогическом совете, должен поставить вас в известность, что до решения совета Шагалов и Веселов к занятиям допущены не будут.
И Петр Анисимович вышел.
— Ну, «вешки», с вами не соскучишься, — сказал Лешка Кучеров.
Восьмиклассницы зашевелились, будто были заколдованы, а теперь их расколдовали.
Васильева повернулась к Леве.
— Котов, я бы на твоем месте не спорила.
— Это почему?
— Бесполезно. Петр Анисимович — завуч.
— А мы — комитет комсомола. В конце концов должны же и мы что-нибудь значить! Или только в кроссах участвовать? А с Виктором и Плюхой поступают несправедливо.