Виктор слушал знакомый голос и думал об Оленьке. Как теперь все сложится? Где она? Ведь он обвинил ее в предательстве, сам тому не веря. Какую боль должна была причинить ей несправедливость!
Перед глазами маячило бледное огорченное лицо ее и синие укоряющие глаза. Сквозь землю готов провалиться.
Даже если она его поймет и простит, разве будет все так, как прежде?
«Подумаешь! Из школы выгнали! Да и сам не пойду, пока там этот…»
В дверь постучали.
— Да! — Виктор протянул руку, чтобы снять звукосниматель, оглянулся на дверь и замер.
В дверях стояла Оленька.
И в то же мгновение ветер за окном прорвал пелену туч, в окно хлынуло солнце. Виктору показалось, что он бредит. Он смешно зажмурился и потряс головой. Оленька не исчезла.
— Здравствуй, Витя, — сказала она.
И Виктор понял, что случилось невероятное: пришла Оленька, Оленька, Оленька пришла. Он шагнул к ней.
— Здравствуй.
Оленька вошла в комнату, осталась стоять посередине.
— Раздевайся. Садись.
— Я на минуту. Мне надо… Я… — забормотала Оленька, расстегивая пуговицы.
Виктор помог ей снять пальто. Повесил на гвоздик возле двери. Не хотелось выносить его на вешалку в коридор. Не хотелось, чтобы из глаз исчезало хоть что-нибудь, принадлежащее Оленьке.
— Я ни в чем не виновата. Это мама…
— Знаю.
— Знаешь?.. Вас с Плюхой из школы выгнали?
— Ерунда. Как сказал младший лейтенант, «за отсутствием состава преступления»…
— А я из дому ушла. Глупо?
— Не знаю. Наверно.
Виктор открыл ящик стола, достал оттуда несколько листков и протянул Оленьке.
— Вот, возьми… Твои…
Оленька узнала письмо и стихи. Посмотрела на Виктора благодарно.
А пластинка все крутилась и крутилась, тоненько шипя.
— Сними пластинку.
Виктор бросился к радиоле. Снял пластинку.
— Что это? — спросила Оленька.
— «Метелица». Папа поет.
— Твой папа? Поставь, пожалуйста.
Виктор заколебался. Но ведь Оленька просит!
И снова в комнате зазвучал мужской голос. Оленька слушала. А Виктор смотрел на нее и думал о том, что вовсе не солнце ворвалось в окно. Оленька принесла тепло и свет.
Дверь открылась, и вошел Плюха. Сказал громко:
— Зря ходил, нет ее до… — увидел Оленьку и замер с открытым от удивления ртом.
Так они и дослушали пластинку втроем. Когда она кончилась, Оленька повернулась к Плюхе:
— Здравствуй, Веселов.
— Здорово. Нашлась? А он меня шесть раз к автомату гонял. Лыцарь!
— Плюха!
— Чего — Плюха? Факт! А факт — штука упрямая… М-да… Ну, я пошел.
— Куда? — спросил Виктор.
— Дела, знаешь.
— Не треплись.
Плюха надул щеки и вдруг пропел:
Оленька и Виктор рассмеялись.
— Садись, — сказал Виктор. — Садись, собрат по несчастьям.
Лева застал их мирно обсуждающими таинственные сигналы из космоса, о которых сообщали газеты.
— Я не помешал?
— Нет, что ты! Заходи, Лева, — обрадовался Виктор. Ему было приятно, что Лева застал у него Оленьку.
— Хорошо, что вы все здесь. Ты почему не была в школе?
— По глупости и слабости, — ответила Оленька.
— Понятно. А вас приказано допустить к занятиям. До решения педагогического совета. А вообще-то бояться нечего. Все правильно.
— Ага! — воскликнул Плюха. — Хорошо, что я своим предкам ничего не сказал. А то бы, выходит, зря всыпали.
— А я маме скажу, — задумчиво произнес Виктор. — Скажу все, как было. — Он посмотрел на Оленьку. — И про письмо, и про стихи, из-за которых сыр-бор разгорелся. Верно? Чего прятать? Нечего прятать. А если кто слово скажет!.. — Виктор сжал кулак и угрожающе потряс им над головой.
— Точно, — подтвердил Плюха. — И я добавлю! — Он сжал свои тяжелые рыхлые кулачищи.
— Не будут смеяться, — сказал Лева. — Собственно, над чем смеяться? Мой дед сказал, что тут не плакать надо, а радоваться, если у людей любовь. Извините.
Оленька покраснела, но не отвернулась.
Лева рассказал, как по закону скелета была устроена молчанка. И как пришел Петушок, но так и не смог воздействовать на ребят.
— Кто-то ему рассказал про закон скелета, так он раскричался: «тайное общество», «организованное хулиганство»! Обещал принять строгие административные меры.