— До йоты!
— Значит, по-твоему, получается, что человек должен рваться к славе. Именно — рваться!
— А тебя устраивает неизвестность? — Лёдик высокомерно посмотрел на Ольгу.
— Оставь этот тон, — рассердилась Ольга. — Хочешь казаться умнее других.
— Почему казаться? — усмехнулся Лёдик.
— Пусть выговорится до конца, — сказал Макар и обратился к Лёдику: — Ну, а как быть, если человек не знает, в какой ему садиться? Ведь экспрессов-то много.
— Это другое дело. Конечно, надо сперва решить. Но даже если ты и сядешь не в тот экспресс — не беда. Важно, что ты не теряешь времени на ненужные остановки, не ползешь по жизни со скоростью черепахи.
— Ну, знаешь… — не выдержав, возмутилась Ольга. — Мчаться невесть куда! Это… это…
— Ладно, ладно. Возражения твои широкоизвестны и общедоступны. Все эти разглагольствования о призвании, о долге, о романтике… — Лёдик махнул рукой. — Ты думаешь, едут люди к черту на кулички строить, скажем. Братскую ГЭС по призванию или в поисках романтики? Едут потому, что там легче выдвинуться, прославиться. А остальное — слова, слова… Из передовиц…
— Фразер, — бросила Ольга. — Пошлый фразер.
— Значит, по-твоему, за такими словами, как «долг», «веление сердца»… — спокойно начал Макар.
Лёдик не дал ему договорить.
— …ничего не стоит. Твое «веление сердца» — тоже не что иное, как выражение желания сесть в экспресс. Пойми ты наконец, что настоящую жизнь не построишь по лозунгам.
— Ну, а я вот, скажем, не сяду в твой экспресс, — упрямо сдвинул брови Макар.
— Знаю, ты мечтаешь о военном училище. Но ты идешь туда тоже не ради романтики.
— Верно, — согласился Макар и добавил: — Конечно, нынче армия не Конная Буденного… И все же я иду по чувству долга, по велению сердца.
— Еще Наполеон сказал, что каждый из солдат носит в своем ранце маршальский жезл.
— Ну и что?
— Ничего. Ты будешь ускорять свой строевой шаг, чтобы в конце концов достать из ранца этот жезл и взмахнуть им. Не так ли?
— По-твоему, я иду в военное училище не для того, чтобы служить Родине, а чтобы сделать карьеру? — Спокойный тон изменил Макару. Он начал злиться.
— Грубо, конечно. Но действительно, служа Родине, ты неизбежно будешь делать карьеру.
— Дурак ты, Володька!
Лёдик самодовольно улыбнулся.
— Это ты от беспомощности, Макар. Когда у спорщика иссякают аргументы, он, как правило, начинает просто ругать своего противника. Мы — рабы прописных истин, вот в чем беда. А я считаю, если хочешь чего-нибудь добиться в жизни, прежде всего выжги из себя тягу к прописным истинам. Правда, у прописных истин надежные спины, но только слабые прячутся за чужую спину. — Лёдик кивнул на слушавших его ребят. — Вот спроси любого: всегда ли он думает, как говорит, и говорит, как думает? Давайте-ка сыграем в «пять минут правды», — считая, видимо, спор законченным, в шутку предложил Лёдик.
Люська следила за спором без особого интереса. Весь вечер смеялась, шутила — и вдруг загрустила. Что это, вино виновато? Все как сквозь дымку. Очень медленно, лениво доходил до Люськи смысл, суть спора. Ох, уж эти «пять минут правды»: пять минут, во время которых тебе имеют право задать любой вопрос, и ты должен, обязан ответить только правдой! Молчать нельзя, лгать и изворачиваться — тоже. Это вопрос чести. Люську будто толкнул кто. Она вышла на середину комнаты.
— Ах, вот как! Тебе для правды нужны пять минут? А в остальное время? В остальное время ты что, лжешь?
Лёдик недоуменно посмотрел на Люську: нападения с этой стороны он не ожидал.
— К чему же такой скороспелый вывод? — сказал он мягко и как бы примирительно.
— А если он напрашивается, этот вывод? Ты вот, как глухарь на току, ничего и никого не слышишь, кроме себя. А ведь для твоей правды нужны или рюмка, или «пять минут».
У Лёдика на щеках проступили красные пятна.
— Вот как! Ты знаешь, как поют глухари? И режешь правду-матку всегда и во всем?
— Да! Режу!
— Что ж, проверим! Ну-ка, скажи, как ты относишься к Макару?
Люська закусила нижнюю губу, лицо ее сперва вспыхнуло, потом побледнело. Она замерла на секунду, затем решительно повернулась к Макару.
— Я люблю тебя, Макар, — сказала она глухо, но отчетливо. — Это для тебя я надела белое платье и туфли на шпильках. Они не имеют вида, если ты на них не смотришь. — В комнате стало тихо-тихо. Люська повернулась к Лёдику и дерзко, с вызовом спросила: — На какой вопрос еще я должна ответить?
Лёдик молчал.
— Может быть, ты хочешь, чтобы я ответила на вопрос, как я отношусь к тебе?