Директор потряс Люськину руку и проводил ее до дверей.
В приемной возле стола стоял Лёдик. На лице его застыло выражение растерянности.
Когда Люська вышла из кабинета, Лёдик бросился к дверям.
— Можно?
Из-за двери послышалось беспощадное:
— Я занят!
…С экскурсии на завод началось сближение людей в маленьком коллективе магазина. И подобно тому, как вдруг неожиданно увидели они по-новому своих покупателей, так увидели они и своих товарищей по работе.
Люська делала для себя открытие за открытием. Оказывается, Семен, что из мясного отдела, был в недавнем прошлом чемпионом области по тяжелой атлетике, но случайно сломал руку и с тех пор в соревнованиях не участвует.
Алексей Павлович более сорока лет собирает открытки-репродукции с работ художников и скульпторов. Отлично разбирается в живописи, и в музее, куда он как-то затащил Люську, его все знают и говорят с ним уважительно и почтительно.
Обе Иры из бакалейного отдела учатся заочно в торговом институте. Анисья Максимовна, или Оня, как ее почти все звали в магазине, очень любит детей. Все выходные дни она проводит в детском доме с малышами. Как-то она пригласила девушек из магазина, в том числе и Люську, и повела к своим питомцам. Детской радости не было конца. А Оня, счастливая, помолодевшая, сидела на диване, обсыпанная малышами, утирала раскрасневшееся лицо большим цветастым платком и довольно бормотала:
— Это все мои. Это вот Маринка, это Настенка, это Витюха, это Сережка…
Люське открывались прекрасные человеческие сердца, и она сама готова была распахнуть им свое.
В эти дни и случилось ЧП, которое очень больно воспринял весь коллектив.
Продавщица бакалейного отдела Саша Логинова обвесила покупателя. Покупатель ни слова не сказал ей, а вызвал директора. Степан Емельянович пригласил его в кабинет. Проверил. Действительно: и сахарный песок, и макароны, и манная крупа были отпущены с недовесом.
Покупатель, крепкий еще старик с короткой, немного всклокоченной бородой и густыми, такими же всклокоченными бровями, пытливо впиваясь маленькими черными глазками в Степана Емельяновича, настырно бубнил:
— Как же выходит? А? Культурно обслуживать собираетесь. На дому, так сказать. Заказики и все такое. А потом недовес! Выходит, каждый ваш пакетик перевешивать надо. А потом продавщицы — в кусты: это, мол, не я вешала, это другая. Так? И взятки, как говорится, гладки? Да ежели вы в глаза покупателя надуваете, то за глаза и подавно!
— Это недоразумение, — пытался оправдать продавщицу Степан Емельянович, хотя сам и не очень верил в это. — Может, у нее весы не в порядке. Люся, проверьте, пожалуйста, весы.
Люська вышла.
— Пошла щука щуку проверять, — ехидно сказал старик.
— Это вы напрасно, товарищ, — покачал головой Степан Емельянович.
Люська вернулась, у нее было растерянное лицо.
— Весы точные, Степан Емельянович.
В дверь просунулась Оня. Она протянула директору большую шоколадную конфету с приспособленной к ней черной ниткой.
— Вот! Говорила я ей, предупреждала: «Брось!» А она все равно ее подвесила.
— Ничего не понимаю, — сказал Степан Емельянович.
— А понимать нечего. Подвешивала она на нитке эту конфетину к весам. Лежит конфетина на прилавке — весы точно показывают, а скинешь ее пальцем — она и повиснет. На двадцать грамм разница. Отвесила товар — опять ее на прилавок.
— Механизация производства! — съехидничал старик.
— Вот, — Люська положила перед покупателем жалобную книгу. — Пишите. Опозорила нас Логинова. Весь магазин опозорила.
Старик покашлял в кулак.
— Написать нетрудно. Можно написать. А что толку?
— Мы ее накажем, — сказала Люська.
— А без этого, без жалобы, не накажете?
— Все равно накажем.
— Так зачем же писать, девушка? Потом вызывать начнете, протоколы там разные… Покоя не будет. — Старик нахмурился, и глаза его вовсе скрылись под клочьями бровей. — Нет. Не буду писать.
— Ваше дело.
Старик снова покашлял в кулак, взял свои покупки и ушел.
Вызвали Сашу.
— Как же вы посмели, Логинова, — обратился к ней Степан Емельянович. — Как у вас рука поднялась?
Саша залилась слезами.
— Я… я больше… никогда… Черт попутал…
— А я ни в бога, ни в черта не верю, — металлическим голосом говорил Степан Емельянович. — За свое преступление вы ответите. И прежде всего перед своими товарищами. Идите.
Саша ушла. И тотчас в кабинет ворвалась Нина Львовна. Вид у нее был такой, будто она пробежала без отдыха не меньше пяти километров и при этом за ней гнался по крайней мере уссурийский тигр.