В тот же день в витрине появилось «окно» «Комсомольского прожектора». Под рисунком, изображавшим продавщицу с перекошенными весами, подпись:
Нарисовать попросили Алексея Павловича, а подпись сочинила Люська.
Возле витрины останавливались покупатели. Заходя в магазин, спрашивали, которая тут Логинова Саша.
Но Саши не было. Она ревела в подсобном помещении, и ее пришлось подменять. Наказание было жестоким, но справедливым. И продавцы и покупатели почувствовали, что что-то необычное произошло в магазине. Будто гроза прошла, и стало чисто и светло.
Перед обеденным перерывом в магазин заглянул Валерий Сергеевич.
— Здорово наказали. Покрепче всякого суда. И другие поостерегутся.
Саша сидела в подсобном помещении. С работы уйти боялась и за прилавок не становилась. Все всхлипывала и вздыхала. Ей казалось, что здесь, в полумраке «подсобки», не так виден ее позор. Валерий Сергеевич подошел к ней:
— Плачешь?
Увидев милиционера, Саша еще больше перепугалась.
— Да ты меня не бойся. Я не за тобой. Выручили тебя товарищи. Сами наказали. А то бы милиции пришлось поработать, протокол, то да се.
— А… а… долго висеть… бу… бу… будет?
— Это уж у них спрашивай. Кто вешал, тот и снимет.
Глядя на плачущую, дядя Вася не выдержал, пошел к директору.
— У девки может в груди лопнуть. Конечно, оно по справедливости. И за мелочи бить надо — крупного не будет. А все ж хватит, думаю. Помучали. Я уж и то два раза «малыша» в руках держал. Тянет. — Он поежился. — Переживаю.
— Ты уж лучше, дядя Вася, переживай на сухую.
— Стараюсь.
К обеду по решению штаба «Комсомольского прожектора» «окно» сняли.
В тот же день Нина Львовна подала заявление об уходе. Нервы не выдержали…
Галю выписали. Она чувствовала себя окрепшей, но, когда вышла на морозный воздух, закружилась голова.
И тотчас кто-то подхватил ее под руку.
— Выкарабкалась?
Галя увидела незнакомого парня, отшатнулась.
— А ты не пугайся. Я тебя сюда привез, я тебя и встречаю. Меня зовут Миша.
Неподалеку засмеялись. Галя оглянулась. Возле такси стояла Люська.
— Поехали.
Галя пошарила взглядом по машине и вдоль улицы, будто искала кого-то.
— Садись, садись.
Они сели в машину, Люська назвала шоферу Галин адрес. Город был как-то по-особенному чист в своем белом наряде. Машины убирали снег.
Люська рассказывала про Сашу, про «окно». Галя слушала, искоса поглядывая на Мишу.
— Плакала она?
— Ужасно.
Галя вздохнула.
— Лучше пусть сейчас поплачет. Потом легче жить.
Подъехали к дому. Поднялись по лестнице. Люська ключом открыла входную дверь.
— Я у тебя тут прибрала.
— Ну, зачем же… Я бы сама.
— Уж очень тут пыли накопилось, пока тебя не было.
Галя удивилась, что дверь в ее комнату оказалась полуоткрытой. Вошла и остановилась на пороге.
Возле окна на стуле сидел Степан Емельянович и читал книжку.
Увидев Галю, он вскочил.
— Извините за вторжение.
Подошел, помог снять пальто. Галя увидела накрытый стол, и две розы в вазе, и бутылку вина… Вдруг ослабели ноги. Она доверчиво прижалась к широкой груди Степана Емельяновича и заплакала.
Он растерялся, стал неуклюже гладить ее волосы.
Миша отвернулся, посмотрел на Люську. Вот как у людей бывает!..
На ударной комсомольской стройке, в сборочном и в том цехе, где работал Миша Кротов, в конце смены общественные сборщики заказов раздали рабочим специально отпечатанные в типографии бланки.
— Во, анкеты целые, — шутили рабочие, с любопытством рассматривая голубые листки. — Фамилия, имя, отчество. Цех. Число. А где же холост, женат?
— Представляю, какого мне мяса принесут! Мне, скажем, на щи надо, а они — на котлеты. Мне — на котлеты, а они — на щи. Нет уж, лучше в очереди постоять да выбрать, какое надо, — сказала тетя Наташа, знатный машинист.
— А вы напишите примечание: прошу, мол, для щей или для котлет, — посоветовал сборщик.
— Примечание, говоришь, — недоверчиво покачала головой тетя Наташа. — Ну, ладно. Напишем. Для котлет. Мой муж котлеты обожает. — Она заполнила бланк заказа и отдала сборщику. — Гляди, чтобы все было как положено. С тебя спрошу!