Мы видим, что камнем преткновения для Бутаева оказался тот же вопрос о содержании и форме ценности, который является поистине роковым для всех сторонников механистического «сведения» исторической категории ценности к тем или иным всеобщим, универсальным и неизменным законам. В частности, бутаевские открытия являются в известном смысле прямым продолжением достижений ума Кармалитова. Выше мы уже видели, как этот автор счастливо нашел «сущность» ценности не в ее содержании, а в форме. Идя по его стопам, Бутаев предлагает для обобществленного сектора нашего хозяйства выбросить роль ценности как регулятора, но сохранить ее значение как общественной формы выражения труда. Оставляя совершенно в стороне абсолютно недопустимый подход Бутаева к анализу переходной экономики заключающийся в изолированном рассмотрении обобществленного сектора, выступающего не как неразрывная часть единой системы, а как самостоятельное целое, мы хотим еще на другом примере показать, куда приводит того же автора некритическое восприятие закона трудовых затрат.
В тезисах своего публичного доклада в Институте красной профессуры на тему о «предмете и методе теории переходного хозяйства» Бутаев, излагая закон трудовых затрат, пришел к следующему любопытному выводу: «Совокупный общественный труд должен быть распределен в определенных пропорциях по различным отраслям соответственно различным потребностям общества. Этот закон пропорционального распределения общественного труда не может быть уничтожен формой общественного производства. Изменяется только его форма проявления — в зависимости от исторических условий способа производства, от формы организации производства. Формами проявления действия этого закона является закон стоимости (простое товарное хозяйство), закон цены производства (промышленный капитализм), монопольная цена (монополистический капитализм), план (социализм). Сознательная плановая форма проявления этого закона возможна при наличии субъекта хозяйства и общественной собственности на средства производства (на общественный труд). Поскольку в переходном хозяйстве не все средства производства находятся в общественной собственности, постольку план не может быть единственной, все собой заполняющей, формой проявления этого закона. Именно потому, что этой общественной собственности еще нет, я следовательно, нет еще полного сознательного контроля общества над своим рабочим временем, именно поэтому формой выражения и учета труда вообще остается еще стоимость» (подчеркнуто нами. — А. Л.).
На этой тираде стоит несколько остановиться. Прежде всего, непревзойденной является периодизация различных форм проявления нашего вечного «закона». Здесь мы узнаем пикантную новость о том, что закон ценности служит формой проявления пресловутого закона трудовых затрат только в простом товарном хозяйстве, сменяясь при промышленном капитализме законом цены производства, при монополистическом капитализме — монопольной ценой и при социализме — планом. В этой замечательной схеме дело представлено таким образом, как-будто цена производства и монопольная цена имеют к закону ценности точно такое же отношение, как и план. То «небольшое» различие, что и цена производства и монопольная цена с точки зрения марксизма представляют собою не более как модификации ценности, в то время, как социалистический план качественно, принципиально противоположен ценностной стихии — у автора совершенно исчезает. Как известно, этакая разбивка исторического пути развития капитализма на три участка с тремя самостоятельными и независимыми регуляторами очень в ходу у экономистов-механистов, шествующих в этом отношении по стопам А. А. Богданова. Концепция закона трудовых затрат, рассматриваемого, как неизменный закон, меняющий лишь свою форму проявления, чрезвычайно удобна для этакой периодизации «регуляторов». Надо ли добавлять, что подобные представления могут быть прекрасно примирены с буржуазными теориями издержек производства и монопольных цен, но решительно ничего общего не имеют с марксизмом? Последуем, однако, за нашим автором дальше. В чрезвычайно сбивчивой форме автор старается выразить ту мысль, что поскольку в переходном хозяйстве полного социализма еще нет, то «формой выражения и учета труда вообще остается еще стоимость». Это положение прежде всего вопиюще непоследовательно с точки зрения той замечательной периодизации форм действия закона трудовых затрат, которая трактуется несколькими строками выше. В самом деле, каким образом в хозяйственную систему, переходную к социализму, может попасть закон ценности, непосредственно перед тем сосланный на поселение в область простого товарного хозяйства. Непосредственно перед социализмом у Бутаева расположена монопольная цена; она и должна, повидимому, сохраниться в переходном хозяйстве. Это показалось, однако, чересчур оригинальным и «парадоксальным» даже нашему любителю парадоксов. Оставим, однако, в стороне эту подробность, отнюдь не лишенную интереса. Обратим внимание на то, как данное рассуждение побивает искусственную конструкцию, которую тот же автор пытался развить в своей статье. В самом деле, там все дело сводилось к отделению общественной формы выражения и учета труда от роли ценности как регулятора, т. е., иными словами, как формы проявления знаменитого закона трудовых затрат. Мы уже указывали, что эта попытка неизбежно должна окончиться крахом вследствие своей надуманности и искусственности. Теперь мы видим этот крах воочию. Автор ставит вопрос о различных формах проявления закона трудовых затрат, т. е., иными словами, о различных способах достижения пропорциональности в общественном воспроизводственном процессе, т. е. опять-таки, иными словами — о регуляторах. И приходит он к выводу, что в советском хозяйстве «формой выражения и учета труда вообще остается еще стоимость». Автор, таким образом, сам расписывается в полной несостоятельности своей попытки отрыва ценности как формы выражения и учета труда от ценности как регулятора, или, выражаясь языком сторонников закона трудовых затрат, от ценности как исторической формы этого вечного закона. Что же касается содержания этого вывода Бутаева, то оно фактически означает не более не менее, как выраженное в сбивчивой форме признание торжества закона ценности в советском хозяйстве «вообще». Разбирать этот вывод по существу нет никакой надобности. Все то, что писалось против сторонников действия закона ценности в советском хозяйстве, целиком и полностью относится и к данной, чуть-чуть прикрытой формулировке, той же по существу концепции. Чрезвычайно характерно, — и это должно быть в данной связи подчеркнуто со всей силой, — что именно, исходя из закона трудовых затрат, Бутаев приходит к фактической капитуляции перед сторонниками действия закона ценности в советском хозяйстве. Это обстоятельство показывает лишний раз, каким образом точка зрения вечного и универсального закона пропорциональности трудовых затрат, несмотря на словесное отличие от богдановской трактовки ценности, в качестве вечной логической категории хозяйства, по существу приводит именно к этой трактовке.