– Да, получил. Если не остановится, скоро меня по чинам перерастет, – отозвался Дондик. Тогда и Ким не удержался:
– А Антон Бурскин, выходит, тоже тут?
– Тут, но в городе оставаться не любит. – Дондик мельком посмотрел на Кима, чтобы уловить – понял ли тот скрытый смысл этой сентенции. Ким, разумеется, понял, тогда капитан продолжил: – Все больше по полям на юге болтается. Где я и оставил его за старшего... Вам придется его подхватить по дороге.
– Значит, операция с викрамами отменяется? – задал довольно глупый вопрос Борода.
– Видишь – иду собираться, – сказал Ростик через плечо и зашагал по улице.
– Да, если дело там до стрельбы дошло, лучше вылететь побыстрее. Прямо сейчас. Как, Ким, сумеешь? – спросил Дондик.
– А что, – ответил Ким, корейская душа, с улыбкой. – Винторук последние дни был, почитай, свеженький. Так почему бы не вылететь?
– Вот и ладушки, – высказался капитан, не мог не высказаться. – Тогда даю полчаса на сборы, и – вперед. Надеюсь, дорогу показывать не нужно?
12
Антона, как Дондик и обещал, они нашли в небольшом, одиноко стоящем, похожем на дом триффидов, полевом посту. Он уже все знал и ждал ребят в форме. Был задумчив, вернее, слегка заторможен, и лицо у него оказалось какое-то малоподвижное. Но это был, несомненно, Антон – Дружище и старый сослуживец, а потому всякие мелочи были несущественны.
Он, как и ребята, несомненно, обрадовался встрече, но выяснения, как он, чего поделывал в последнее время и как вообще смотрит на мир, очень быстро угасли – Антон оказался не очень разговорчивым. Та странная травма, когда он разом, за ночь, оставшись в Одессе в одиночестве, лишился памяти, множества человеческих навыков и даже Обычных эмоциональных реакций, видимо, отзывалась в нем даже сейчас, по прошествии почти двух лет. Возможно, даже следовало признать, что он теперь вообще никогда не станет тем Антоном, каким был прежде.
Ростик немного покрутил в голове эти соображения. И без всякого результата... А может, он так ничего и не придумал, потому что в какой-то момент стало понятно, что они заблудились. И возникли, само собой, совершенно новые, куда более важные и неотложные проблемы – наблюдать по сторонам, пытаться определиться, подсказывать Киму, что следует делать, хотя пилот и сам все знал, разумеется.
Ким решил, что своим напутствием Дондик сглазил их. В самом деле, он не очень часто, но все-таки летал в этих местах, и вот поди ж ты – заблудился, как новобранец. Когда это выяснилось, у всех разом появилось странное, все более крепнущее чувство, что, если бы они прилетели на место раньше, что-то можно было бы изменить, кого-то спасти, чего-то избежать... Но они кружили, кружили над огромными, на сотни километров протянувшимися равнинами, заросшими высоченными, чуть не в рост взрослого человека, травами, и никак не могли найти даже следа присутствия человечества.
Что поражало в раскинувшейся растительности – так это ее разноцветность. И какие цвета тут только не вспыхивали под солнышком – и нежно-сиреневый, и белый, и желтый, даже коричневый в розоватых разводах... Но преобладающими были, конечно, зеленые и серые тона местных листьев. А впрочем, попадались такие пятна, что просто в глазах рябило – как, например, от интенсивного голубого, со стекольным блеском, цветка, который, распустив свои зонтики выше остальной травы, закрывал все в округе, как маскировочная сеть.
Если бы в Полдневье было хоть немного ветра, эти травы ходили бы волнами, поражая жизненной силой и красотой. Но ветра не было, они просто росли, вонзаясь в низкое, серое полдневное небо. Это зачаровывало, как какой-нибудь шаманский напев, как журчание реки на камнях, как топот тысяч ног невесть откуда и куда переселяющегося народа.
В очередной раз Рост убедился в необъятности, невероятности и разнообразии Полдневья. И еще, конечно, в том, что слабым человеческим разумом с ним не потягаешься – в каждой своей частице оно превосходило любые доступные людям представления и, кружа, уводило в пропасть, в неведомое, откуда и выбраться-то почти невозможно...
– Это оттого, что тут все каким-то плоским кажется, – прервал Ростиковы размышления Антон, который ушел назад, помогать Винторуку, но, видимо, время от времени отходил от котельного экватора передохнуть и выглянуть в иллюминатор.
– Что именно? – спросил Ким.
– Эта трава.
– А... Да, я от нее тоже как-то одурел. Все, поэтические ассоциации кончились. Ростик, вяло потянувшись, попробовал подначить:
– А я замечал, для этого дела тебе и травы не нужно.
Но шутка не пошла, должно быть, все слишком остро ощущали свою промашку. Или глубже, чем казалось сначала, их задевало чувство уязвимости и одинокости под этим миром, над этими бесконечными слоями разноцветного растительного моря.
– И чего они только тут свою фабрику затеяли? Дикое какое-то место, – пожаловался Ким.
– Можно подумать, в Полдневье есть хоть что-то не дикое, – отозвался Рост.
– Из травы легче пульпу делать, так мне сказали. А ее тут столько, что ни с каким лесом не сравнится, – слегка начальственно пояснил Антон.
Вдруг в просвете между разноцветными, словно бензин на воде, разводами мелькнула узенькая и показавшаяся короткой, не более сотни метров, ленточка.
– Стоп, – попросил Ростик. – Ким, давай вниз, кажется, я видел речку.
– Ну и что? Я ее уже раз десять тут видел... А толку?
– Мне говорили, Бумажный холм стоит на берегу какой-то безымянной речки.
– Почему безымянной? – снова отозвался сзади Антошка. – Я, когда бывал тут, слыхал, ее Цветной назвали. Нетрудно догадаться – почему.
Помолчали, Ким завернул вдоль речки на юг. Море даже здесь, в полутора сотнях километров, вставало за кормой серо-голубой стальной стеной. Но уже не очень широкой, по крайней мере не всеохватной. Рядом с ним уже изрядный кусок пространства занимал полуостров Бегимлеси...
– Наконец-то! – вдруг возопил Ким. – Вот они, видишь?
Ростик приник к стеклу. Бумажный холм, как они и ожидали, оказался на правом берегу, с его стороны. Потом Рост достал бинокль, негромко, но уверенно скомандовал:
– Ким, ты в героя не играй, сразу-то не садись. Походи немного вокруг, осмотрись.
– А если им помощь нужна?
– А если пернатые, не будь дураками, в этих кустиках засаду оставили? Специально для таких вот глупых и решительных?
– Ким, он дело говорит. Поступай, как велено.
В подтверждение этих слов сзади зазвучали щелчки застегиваемых латных железок, а немного позже и клацанье предохранительной планки “калаша”. Ростик вспомнил, что Антон так и не подобрал себе плазменного ружья пурпурных, остался верен человеческому оружию.
Больше Ким не спорил. Он вышел на высоту метров двадцати и плавно, словно сдавал экзамен на вождение с поставленным на приборный щиток стаканом воды, стал ходить кругами около пологого холма, на самой верхушке которого были выстроены многочисленные соломенные навесы и даже какие-то глиняные сараюшки. Наверное, это и была пресловутая бумажная фабрика. От реки ее отделял километр с небольшим.
Сейчас, когда они не торопились, стало заметно, что местность уже немного обжита, даже с высоты без труда читались пробитые тропинки – к реке, к относительно ровной площадочке на запад от холма, где, вероятно, в обычное время находились автомобили, к овражку, где были устроены жилые бараки, и чуть в сторону, к вековечному домику с плоской, словно срубленной наискось крышей. Должно быть, у дураков мысли действительно сходятся, потому что Ким тут же проговорил:
– Смотри-ка, от одних земель к другим перешли, может, вообще в другую вселенную нас занесло, а сортир в своей основе неизменен. Ого, да он тут внушительный, на полдесятка посадочных мест с каждой стороны.
Ростику только вздохнуть осталось. К тому же засаду они или не смогли увидеть в такой траве, или ее вовсе не было. Поэтому, покружив еще немного, Ростик приказал:
– Ладно, Ким, садись. Но сделаем так. Мы с Антоном выскакиваем, а ты поднимаешься и летишь рядом. Невысоко, с визуальным контактом, но рядом.