Чертанов усмехнулся и вышел из палаты, оставив маму наконец в покое.
– Ну, что же ты не идешь за Любаней? – спросил ее Ростик и лишь тогда понял, как глупо это звучит. Может, Любаня дома, может, у нее вообще дежурство где-нибудь, она ведь тоже кого-то лечит, и ее работа кому-то может спасти жизнь... Он уснул и спал очень долго, но даже во сне знал, что выздоравливает.
Теперь мама очень часто заглядывала в его палату, иногда даже сидела по ночам. А вот Любаня забежала пару раз, и все. Это было странно, Рост даже пытался ее удерживать, когда смог наконец хотя бы левой рукой шевелить, но она... убегала. Это было куда заметнее, чем Росту хотелось бы. И все-таки самые глупые мысли он от себя гнал, не до того было, ему требовалось выздороветь.
Едва он стал понимать, что к чему, он спросил:
– Мам, а где мои доспехи? Меня же в доспехах должны были привезти? Вы их, по своей дурацкой врачебной привычке, не распилили на кусочки?
– Живы твои доспехи, – нехотя отозвалась мама из кресла, которое по ее просьбе откуда-то в Ростикову палату притащила Татьяна Федоровна. – Размолочены все, но живы.
– Они мне не раз жизнь спасали, их починить нужно, – объяснил Рост. – Как думаешь, если написать Поликарпу на завод просьбу, сумеет он их восстановить? По старой-то дружбе?
– Я напишу, ты успокойся. К твоей выписке, – мама вздохнула, – они будут, скорее всего, снова в порядке.
– Хорошо бы, – отозвался Ростик, но лишь для того, чтобы сгладить мамино несправедливо неприязненное отношение к доспехам.
Но еще более неприязненное отношение у мамы вызывало любое упоминание о Любане. Ростик даже нервничать начал, не случилось ли чего с женой, но потом вполне успокоился – придет, твердил он себе, непременно приедет. Не может не прийти.
И она пришла. Как-то поутру, когда он еще не ждал никого, когда просто вслушивался в шумы госпиталя, в шаги по коридору за дверью, в далекое звучание голосов, открылась дверь и в нее бочком, виновато проскользнула Любаня. Ростик сразу разулыбался, да так, что она смутилась. И дальше держалась очень настороженно. Даже не сразу присела в кресло, а просто ходила, привыкая к палате, к темноте, которую так и не захотела разгонять, например запалив плошку с репейным или каким-то похожим по запаху маслом.
Рост попробовал поймать ее руку, но она увернулась. Тогда он пошел на хитрость, попросил помочь ему напиться, и она помогла. Тогда он – цап ее за руку с ложкой, но она... вырвалась и чуть не заплакала. Рост даже испугался за нее.
– Ну ладно, ладно, ты что такая слезливая стала? – Он подумал. – Отвыкла от меня, да? Ничего, судя по ране, я теперь долго буду дома, успеешь привыкнуть.
Потом они сидели друг напротив друга, чинно разговаривали, обсуждали Раечку Кошеварову, которая ждала уже третьего ребенка, еще каких-то знакомых, даже Гуляб, давнюю подружку Кима. В разговорах этих не было ни смысла, ни особой значимости, но Ростик старался. К тому же он очень быстро уставал, так что все это как бы имело тот смысл, чтобы не утомлять его.
А через две недели, когда уже даже по ночам стало темно по-другому, как-то по-осеннему, его перевели в общую палату. В этой палате было двое выздоравливающих – Квадратный, который все-таки получил достаточное количество ранений, чтобы даже его сумели “подержать” в госпитале, и Витек Жуков, похожий на Цыгана, который у Ростика под Бумажным командовал ротой, а потом и батальоном. Он тоже дожидался выписки, скучал, приставал к местным сестричкам, из которых ни одна не призналась, что ей это не по нраву, и потому держался в отдалении.
Ростик попробовал было перетолковать со старшиной бой с черными треугольниками, но из этого ничего не вышло. Старшина сражение помнил чуть не по минутам, но как-то странно, словно пурпурные не стреляли, а по ним вели огонь только пушки людей. И толку от этих воспоминаний стало сразу гораздо меньше. К тому же, как Ростик понял, незадолго до того, как группа лодочек под командованием Вялого попыталась напасть на треугольники и целиком погибла, старшина вообще вырубился, и Ким приказал его заменить.
От этого Квадратный испытывал к Киму недобрые чувства, а перед Ростиком стыдился, хотя и нечего было – каждого, кто отключился в бою, следовало отложить в сторонку, чтобы не возникло лишних потерь. А может, старшина и на Ростика дулся, считая его виновником своего отстранения от боя с пурпурными армадами, и потому отношения были лишены непосредственности и тепла, к которому Рост привык с этим человеком. Так или иначе, но уже через пару недель, когда Ростик сам стал ходить и пробовал даже выбираться в сад за госпиталем, простирающийся к пруду и незаметно переходящий в парк “Металлист”, старшину выписали. Так им и не удалось сгладить шероховатости, так все и осталось “на потом”, хотя когда это “потом” должно было возникнуть, никто из них, конечно, не подозревал.
А в последних числах августа перед госпиталем остановилась роскошная, невиданная по местным, полдневным меркам машина Председателя, и ее шофер Чернобров пригласил Ростика на заседание в Белый дом. Выяснилось, там должно состояться важное заседание с выработкой стратегии на ближайшую осень и зиму, куда решили пригласить и Ростика.
Рост и сам уже некоторое время томился бездельем, одиночеством в своей палате, заброшенностью от Любани, мамы и даже Татьяны Федоровны, понимая, что это происходит не по черствости, а просто его, как всякого выздоравливающего, уже способного себя обслужить, контролируют, так сказать, мельком, на ходу, а потому с радостью переоделся и отправился к начальству. Тем более что Чернобров клялся-божился, что привезет его уже через пару часов.
Заседание оказалось довольно многолюдным. Лишь теперь Ростик с удивлением обнаружил, как много людей занято управлением города, в котором осталось едва ли пятьдесят тысяч человек. Если бы у человечества было столько пилотов, подумал он, тогда и над восточными степями мы бы установили господство... Впрочем, оборвал он себя, это с самого начала было неумной, ненужной и бессмысленной затеей.
Расселись без начальства, тихо переговариваясь. У председательского кресла обосновались все те же лица – Каратаев, Галя и теща Тамара. Что удивляло, так это наличие среди них Мурата, хотя даже Достальский расположился в задних рядах. Он устроился бы рядом с Ростом, но поздно заметил его, а Росткк, оказавшись на стуле, куда его усадил Чернобров, вдруг понял, что занял чье-то вполне обжитое, привычное место и слегка смешался. Или слабость после ранения давала знать. В общем, все с самого начала пошло наперекосяк.
Потом появился Председатель. Он быстро, довольно толково, как показалось Ростику, провел “перекличку” текущих дел, узнал, что подвоз продуктов питания от фермеров идет куда лучше, чем они планировали. Что строительство Бумажной крепости к октябрю будет, скорее всего, завершено. Что бараки для пурпурных, переброшенных от Одессы ближе к алюминиевому заводу, где для них было куда больше работы на карьерах, тоже построены и пленные уже стали переводиться туда небольшими партиями. Что второе, августовское посольство к пернатым и к дварам прошло без сучка без задоринки и что осуществлял его Сапаров...
А потом как-то все замерли и стали ждать выступления иного рода. И тут-то выяснилось, что Председатель решил самолично начертать ближайшую перспективу.
– Бот что я скажу, – начал он, окидывая слегка рассеянным взглядом стол, за которым сидел. – Поработали мы неплохо. Совсем неплохо, лето прошло, так сказать, не зря. Но... – И он многозначительно поднял свой очень тонкий и длинный палец, призывая ко вниманию всех сидящих в его кабинете. – Есть многое, что следует улучшить, сделать более качественно, более... надежно, что ли. Например, мы не контролируем торфяники. А ведь зимой без этого будет трудно... Тепла, которым мы будем располагать в зимние месяцы, недостаточно для обогрева и тем более для выплавки алюминия.
– Есть мнение, – очень негромко высказался Поликарп, который сидел рядом с Достальским, – что зеркалами можно пользоваться и зимой, например для кипячения воды и даже выплавки стекла.