Но ничего из этого не вышло. Любаня, сначала очень обрадовавшаяся его появлению, вдруг заволновалась, стала дичиться, а уже к концу праздничного – по случаю возвращения Роста домой – ужина и вовсе впала в печаль. Изо всех сил постаравшись расшевелить жену, Рост даже слегка разозлился – именно потому, что не нашел в жене ни малейшею желания оказать ему помощь в восстановлении дружеских и супружеских отношений. Но такое у Любани уже случалось, поэтому лишь немного раздосадованный Рост ушел спать в комнату, которую изначально спланировал себе как кабинет, хотя что ему – солдату и бродяге – делать в кабинете, оставалось тайной даже для него самого. Но у отца был собственный стол, вот и он решил сделать себе такой же закуток, может быть, с видами на будущее.
А виды эти на следующий день стали совсем не такими определенными, как Ростик предполагал. Втягивание еще в одну войну за торфяники, когда на востоке людям требовалось все больше ресурсов для ведения непонятной, полузахватнической-полуоборонительной войны, выглядело глупостью. А в стратегическом плане, в отдаленной перспективе эта война сразу представлялась не подлежащей сомнению ошибкой. Причем такой, что ее требовалось останавливать любой ценой, даже, может быть, устраняя саму администрацию Рымолова.
Но такие серьезные действия требовали подготовки. Хотя бы разведки, хорошего понимания того, что происходило в Боловске за те месяцы, пока Ростика тут не было. К тому же и о возможных союзниках следовало подумать, причем очень крепко. В общем, с ощущением, что он делает серьезную ошибку. Ростик еще раз взвесил собственное относительно благополучное положение в городе, сравнил его с видами на будущие войны... И сделал единственно возможный вывод. А именно – стал обдумывать людей, у которых мог бы разжиться информацией.
Сначала он решил потолковать с директором обсерватории Перегудой, но это ни к чему не привело. Перегуда был весь в строительстве нового воздушного шара, возился со спецификациями клеев, пропиткой ткани и прочим в том же духе. Политика – а то, что затеял Ростик, было именно политикой – его не интересовала. Впрочем, он посоветовал Ростику сходить к отцу Петру.
Поднапрягшись, Рост вспомнил священника, который как-то остановил разгул мстительных инстинктов толпы. После разрушений, причиненных черными треугольниками, в городе возникло настоящее поветрие строить с использованием новой, ширской технологии из литого камня. Не чужд ей оказался и отец Петр, который, довольно грамотно просчитав открывшиеся перспективы, разобрал здание бассейна и, используя это место и стройматериал, принялся возводить настоящий храм, с хорошими подвалами, приделами и колокольней.
Отправившись на поиски отца Петра, Рост действительно первым делом нашел глазами эту колокольню. Он даже удивился тому, что раньше не замечал ее, ведь она стояла сразу за стадионом, и даже с Октябрьской ее ничто не закрывало, кроме уже начинающих желтеть кленов. Но, оказавшись перед самой церковью, Рост понял в чем дело – она была здорово изранена. В куполе виднелись дыры от выстрелов тяжелых орудий с черных треугольников, сама колокольня только выглядела законченной, но была, вероятно, этажа на два ниже, чем требовалось, – верхушку ее снесло несколько попаданий тяжелых пушек пурпурных. А передний придел носил следы очень сильного пожара, причем непонятно было – что же в церкви могло так гореть?
На стройке не очень активно работали несколько человек, почти все были здоровыми мужиками, но встречались и немолодые тетки, в плотных платках, с внимательными, спокойными глазами. Рост спросил одну, где может найти отца Петра, но она лишь мотнула головой, недовольная, что ее отвлекают от перемешивания смеси, которая с ширскими добавками могла превратиться в легкую, пористую плиту.
Рост походил по стройке, и дело кончилось тем, что отец Петр сам нашел его, наверное, священнику сказали, что кто-то непонятный его спрашивает. Внешне он оказался примерно таким, как Ростик и ожидал – грустным, в потертой, залатанной рясе, с неуверенными жестами не очень сильных, испачканных ширской штукатуркой рук. Выслушав предложение поговорить о политике и схеме нынешнего распределения власти, отец Петр задумался, стал еще более отдаленным и непонятным. Но не испуганным. Поэтому Ростик и не ушел сразу, вдобавок ему все-таки хотелось выяснить, зачем Перегуда посоветовал ему сюда явиться.
– Знаете, молодой человек, – решил наконец отец Петр, – давайте ко мне зайдем, чаю выпьем. У меня хороший чай, не настоящий, правда, но очень хороший.
Рост согласился, тем более что выпить толкового чаю ему не случалось месяцами. Так они оказались в небольшом деревянном домике, где жил Петр со своей женой, худенькой, смешливой женщиной, с чуть сероватым от недоедания лицом – такие лица Ростик научился видеть не хуже иного врача. Жену отца Петра звали Марфа Самойловна, она быстро все поняла, поставила на крохотную буржуечку чайник, вскипятила воду, заварила чай и ушла, оставив мужчин в главной комнате домика.
Боясь сломать хрупкий стул, Ростик тем не менее весь извертелся, рассматривая и старинный, какой-то величественный, хотя и немного облезлый буфет со створками из непрозрачного стекла, и иконы, с тоненькой лампадкой умещенные в “красном” углу, и сероватую от частой стирки самодельным мылом скатерть. И наконец, признал, что ему в этом доме нравится. Даже перестук сделанных из дерева, с другой, уже двадцатичасовой, шкалой ходиков навевал неторопливые, спокойные мысли, которые хотелось додумать обязательно до конца.
– Итак, – начал отец Петр, перекрестившись, прихлебывая чай и с интересом поглядывая на Ростика. – Вы пришли, чтобы я разъяснил вам, какие ошибки допускает наше руководство?
Чай в самом деле оказался каким-то почти настоящим. Как попадья этого отца Петра сумела избежать неприятного сладковатого привкуса, появляющегося в морковном чае, и придать ему почти забытую, не желудевую горечь, Ростику осталось только догадываться. К тому же этот чай обжигал, поэтому Рост постарался выпить как можно больше, прежде чем ответил:
– Именно так, ба... батюшка. Ведь ошибки они допускают? Причем часто, и довольно грубые. Из-за них погибают люди, из-за них мы заняты не тем, что способствует нашему хотя бы относительному миру с соседними цивилизациями, из-за них нам в ближайшее время предстоит растрачиваться на войны, совсем не нужные.
– Я бы во главу списка поставил другое, – чуть хрипловатым, но очень глубоким голосом ответил отец Петр, и сразу стало ясно, как он бережет его во время таких вот разговоров. – Первое, они забюрократизировались, что опасно само по себе и ведет к отдалению от людей, от их реальной жизни. Второе, они находятся во власти неправильной идеи, что их решения, принятые в Белом доме, оказывают воздействие на реальное положение вещей. И третье, они обещали провести необходимую политическую реформу, но так ее и не провели.
Ростик вздохнул почти с облегчением. Кажется, Перегуда был прав, посоветовав ему сходить к этому человеку.
– Может, вы знаете, отец Петр, я солдат. Я даже отдаленно не умею так формулировать общие, стратегические проблемы.
– А жаль, – вздохнул отец Петр, – как я слышал, когда-то у вас была светлая голова. Впрочем, если вы пошли в вашего отца, она у вас и сейчас должна быть неплохой, несмотря на... трудности последних лет.
– Вы знали моего отца?
– Знал, – кивнул отец Петр и, поколебавшись, налил себе еще бокальчик чаю. – Люблю, когда чай свежий, не могу удержаться... Я даже знаю, что отец с вашей матушкой крестили вас в нашей... бывшей церкви, только тайно. Иначе у них были бы неприятности по службе.
– Крестили, меня? – Ростик удивился еще больше. – Я не думал, что отец... Мама могла, это я знаю. Но отец, чтобы он был верующим?..
– Он не был в подлинном значении слова верующим, – признал отец Петр. – Да и ваша матушка не может считаться таковой. Но у них обоих, как я сказал, светлая голова. И вообще, – отец Петр вдруг встал, подошел к буфету и достал стеклянную мисочку с сотами, – у вас очень хорошая порода, Гринев. Знаете, если чаевничать, так со вкусом. Берите соты, мне кажется, лучше нет во всем Боловске. И давайте я вам еще чаю налью, тут как раз еще на кружку осталось.