– Боишься?
– Тело боится, – признался Ростик. – Но я – то могу и не бояться, а вот тебе не бояться уже никогда не удастся.
– Мне? – деланно удивился Калобухин. – Это чего же я боюсь?
– Всего. Всего, навозная куча. Ты боишься меня, того, что я выйду и исполню свое обещание. Других невиновных людей, которые тут наверняка тоже... отсиживаются.
– Невиновных тут нет. – Калобухин даже как-то задорно блеснул глазами за своими чудовищно толстыми линзами. – Знаешь, в чем тебя обвиняют? – Он полистал папку, лежащую перед ним. – Вот, пожалуйста. Невыполнение приказа не отступать из крепости на Скале. Дом себе вон какой отгрохал неизвестно на какие шиши. Дезертирство...
– Где и когда? – удивился Ростик.
– А последний раз. Получил во время полета пару щелчков из плазмометов пернатых и сразу же вывел свой гравилет из боя... Это как – не дезертирство?
– Я был ранен. Причем настолько, что едва сумел посадить машину. Да и Чертанов сказал, если бы ребята не поторопились, мне бы...
– А у меня есть другое заявление, от одной медсестры. Впрочем, ее фамилию мы пока в интересах следствия разглашать не будем.
– Мнение медсестры важнее заключения врача? – удивился Ростик. – И даже решили ее фамилию засекретить, причем именно в интересах следствия?
– И почему вы все, скоты, – опечалился Калобухин, – такие упрямые. Ведь все равно все подпишешь, сука. Все, что я тебе предложу, все и подпишешь. Только можно по-хорошему, а можно по-плохому...
Из-за двери раздался слабый шум. Калобухин привстал:
– Эй, кто там? Я же работаю...
Неожиданно дверь раскрылась, и в комнату вошли... Нет, это было слишком здорово. Потому что впереди шел Дондик, за ним, как-то очень жестко напрягшись, переступала мама, потом пара солдатиков с автоматами и Чернобров.
– Как вы можете, капитан?.. – начал было Калобухин, но договорить не успел.
Дондик перегнулся через стол, Калобухин отшатнулся от него. Воспользовавшись этим, Дондик выхватил папку у него из-под руки.
– Так, дело на Гринева? Интересно... – Он полуобернулся к маме с солдатами: – Забирайте его, думаю, в больнице ему будет лучше.
– Э-э... – начал было амбал Калобухина, отделившись от стены.
– Что? – удивился Дондик. – Только тявкни – и все, понял? – Он повернулся к Калобухину: – А ты, дерьмо ходячее, собирайся. Поедем к Председателю, нужно ему хоть раз посмотреть, какие правоохранительные органы он взрастил.
– Ты не можешь мне приказывать! – взвизгнул Калобухин.
– Почему же не могу? – удивился Дондик. – Ты арестован за подлог документов, – он потряс папкой на Ростика в воздухе, – за превышение власти, за нанесение побоев... Ты арестован, сволочь. Только дернись, и я тебя прихлопну. – Капитан провел рукой по кобуре на поясе. – И даже без предупредительного выстрела.
Они вышли на улицу. Даже после относительно яркой, как думал Ростик, комнаты для допросов солнце ошеломило его своей силой. Он зажмурился, но ребята торопились, и поэтому он продолжал переступать ногами, чтобы маме, которая вела его под плечо, было не так трудно.
Она шла твердо, только стиснула зубы. И молчала. Но не раз и не два Ростик ощущал на своем лице ее уклончивый взгляд. Видимо, совсем мое дело плохо, решил он, если даже мама стесняется на меня смотреть.
Оказалось, что свою пыточную фабрику Калобухин расположил в подвале кинотеатра “Мир”. И до Белого дома было – всего-то площадь перейти. Они и перешли. Причем народу вокруг было немало. И большинство из них, не то что мама, смотрели на Ростика во все глаза.
– Да, у Рымолова теперь будет классная репутация, – немного искусственно хохотнул Дондик.
Ростику на мгновение показалось, что только ради этой их прогулки он и устроил его освобождение. Но не будем чересчур зазнаваться, и на том нужно быть ему благодарным, решил он.
Они вошли в Белый дом. Люди, стоящие в холле перед лестницей, ведущей наверх, к главным кабинетам, замолкли. А все-таки этих дармоедов слишком много, решил Рост. Или они что-то знали заранее и тоже вышли посмотреть? От Дондика всего можно ожидать, даже такого – собрать побольше зрителей для своего спектакля.
Дверь в кабинет Рымолова была закрыта, а секретарши – обе, пожилая и молоденькая, – бросились грудью защищать председательские хоромы, но солдаты Дондика даже не стали особенно напрягаться, просто подхватили их под руки и оттащили в сторону. Вся компания ввалилась внутрь.
В кабинете, как всегда, было светло, потому что каменные ставни с окон были сняты. И народу сидело немало, человек семь или даже больше. Правда, некоторые из них сразу выскочили, едва поняли, что происходит нечто необыкновенное.
Рымолов привстал, как незадолго до этого Калобухин.
– Что это такое? – Он потряс головой. – Я спрашиваю, что?
– Все очень просто, – ответил Дондик. – Ваш прямой подчиненный, – он указал на Калобухина, – пытался заставить Гринева подписать вот это.
И он бросил на стол Председателя заветную папку с делом Ростика.
– Подписать? Что за бред? Я ничего не приказывал. И никакого дела Гринева нет.
– А то, что я пятнадцать заявлений написала, когда он исчез, – проговорила вдруг низким, очень сильным голосом мама, – тоже можно считать бредом? А то, что ни одно это заявление у меня не приняли?
– Да, Арсеньич, – подал слабый голос Рост, – там под кинотеатром настоящие хоромы, не для меня же одного? Сколько еще человек ты туда упек?
– Калобухин, что это? – спросил Председатель, начиная листать папку Его брови вполне натурально поползли вверх. – Ты сам-то понимаешь, что это такое?
Калобухин встряхнулся, посмотрел на Ростика, на Дондика, потом на Председателя:
– Разрешите объяснить наедине.
Председатель откинул папку. По его губам скользнула презрительная усмешка. Он пытался быть молодцом, но уж слишком быстро вник в документы. Как-то почти автоматически складывалось впечатление, что он видел их не первый раз.
– Хорошо, можешь наедине. – Он посмотрел на Дондика: – Вы позволите, капитан?
Дондик пожал плечами. Рымолов кивнул, словно ни на мгновение не сомневался в ответе. И перевел взгляд на Ростика
– Опять из-за тебя неприятности, Гринев. – Он подумал, посмотрел в окошко. – Если отпустим, дашь слово, что не будешь больше бузить?
– Отпустите меня? – Рост попытался, чтобы его голос звучал крепче. – За невыполнение приказа, дезертирство, казнокрадство? Да только сейчас и бузить!.. Нет, не дам.
– Тогда так. – Рымолов вздохнул. – Через три дня ты должен покинуть город. Это приказ. Называй как хочешь – ссылкой, эвакуацией...
– У тебя есть место? – спокойно, даже как-то лениво спросил Дондик.
Если так считал капитан, значит, дело серьезнее, чем ему казалось. Значит, пора подчиняться. Ростик подумал. Потом тряхнул головой:
– Нет, сделаем не так. Не ты меня изгоняешь, Арсеньич, а я сам ухожу. Просто не хочу находиться рядом, когда вся монструозная система, которую ты создал, начнет тут по-настоящему веселиться и всех подряд поедать. А ведь она скоро примется и за тебя, это ты должен бы знать не хуже меня.
– Что ты мелешь? – удивился Рымолов, но уже не так уверенно. Он не умел притворяться, а сейчас, как Ростик понял, и не собирался.
– Ты считаешь, что все те молодцы из истории, которых отвели в конце концов на эшафот, были глупее тебя? Они тоже думали, что до них никогда никто не доберется, что такие вот Калобухины только для быдла...
– Андрей Арсеньевич, прошу оградить меня от оскорблений! – вскричал Калобухин.
– Так ты уедешь из города? Даешь слово? – решил настоять Председатель.
– Уеду. И даю. Пару дней полечусь, попрощаюсь с ребятами, расскажу, что и как было... А через три дня меня тут не будет.
– Хорошо, это всех устроит. – Рымолов твердым жестом, как что-то решенное, перенес папку в ящик стола, запер его и деловито сунул ключ в левый верхний карман офицерской гимнастерки. – Почти... устроит.
Ростик пошел к двери, стараясь поменьше опираться на маму, но не выдержал. Обернулся, очень уж интересный феномен, как оказалось, представлял собой этот бывший профессор каких-то там наук.