— В каком плане?
— Если бы знал — объяснил бы. А так… — Боец махнул рукой. — В общем, надо смотреть, думать, а лишь когда что-то прояснится, тогда говорить.
— Правильно, — согласился Ростик, — только мне, как сказала Сонечка, можно и нужно говорить, даже когда непонятно. Я и сам попадался на этом, что-то чувствую, а что — не ясно. И не раз оказывался прав.
— Да, — согласился Боец, — я слышал.
— Тогда чего темнишь?
— Не темню я. — Он уступил место у подзорной трубы.
Ростик сел и стал смотреть. Вот первая столовая гора. В живом виде она оказалась еще выше, наверное, метров за двести перевалила. И еще она поросла плотным кустарником, довольно высоким — если ставить неприметный пост, то непременно следовало занять эту верхушку. Разумеется, если наверх можно было вообще подняться без гравилета… Хотя хороший пост можно обслуживать и гравилетом. Вторая гора была еще более высокой, но ее верхушка обвалилась и никакими укрытиями не располагала. Должно быть, поэтому стало видно, что в ее складках что-то шевелится… Вот это да, подумал Ростик. На горе, как на насесте, сидел летающий страус бегимлеси и, изгибая длинную голую шею, смотрел вниз, под гору. Вдруг изображение дрогнуло, потом ощутимо отъехало вниз и вбок.
— Да, такое бывает, — отозвался Боец — Это кто-то внизу приехал в обсерваторию. Мы находимся на гибкой связи с основанием, а все равно иногда так дергает… Или когда ветерок поднимается — редко, но пять-семь дней в месяц бывает. Тогда даже близкие объекты, вроде Одессы, наблюдать невозможно.
— А Одесса отсюда видна?
— Отсюда все видно, — отозвалась Сонечка. — Ну, кроме Водного мира. Там хребет не дает, все-таки он выше.
— А выше хребта вы подняться можете?
— Можем, — отозвался Боец. — Только тогда приходится использовать кислородные маски, и водород из шара улетучивается быстрее — все-таки его клеили в Полдневье, вручную, швы не слишком плотные. Вот и приходится раза два-три в день подкачивать.
Вдруг темная волна боли прошла по Ростику, закружилась голова, заболела почти как от удара Но глаза почему-то стали видеть лучше. И он увидел — между морем, которое сначала вообще не воспринималось как объект, скорее как невыразительный серо-зеленый занавес в тусклых разводах теней на дне, и второй горой появились видимые даже на таком расстоянии горячие токи. Они поднимались вертикально и затемняли иные из морских слоев.
— Вижу, — сказал Рост и сам удивился, как тускло звучал его голос. — Действительно, что-то горячее у них… греет воздух.
— Тебе повезло, командир, — сказала Сонечка. — Иногда по месяцу такого не бывает, а ты сел и сразу поймал.
— И как вы только увидели? — удивился Ростик.
— Для того и сидим, — отозвался Боец.
— Так, с этим, кажется, ясно, — решил вдруг Ростик.
И, удивившись, должно быть, не меньше, чем Боец и Сонечка, стал поворачивать трубу влево, к северу, попутно запоминая береговую линию, хотя теперь, зная ориентиры, почти наверняка нашел бы эту точку с маревом даже на самодельной карте. Но теперь его интересовало что-то другое, что-то идущее с севера.
Вот на миг мелькнули чуть более глубокие водные слои, а он и не заметил, что уперся в море, далекое, залитое уже не столько светом полдневного солнца, сколько слоями тумана… И вдруг где-то очень далеко, на краю сознания или даже за этим краем, что-то мелькнуло. Что-то зловещее, черное и в то же время блестящее, несущее угрозу, уничтожение, смерть.
— Командир, — позвал Боец. — Когда мы нервничаем, то смотрим туда же. И тоже видим.
— Откуда ты знаешь, что я вижу? — спросил Рост.
— Черные треугольнички, — почти беспечно произнесла Сонечка. Но было в ее голосе что-то такое, что не позволяло верить в беспечность.
— Это вы и хотели мне показать?
— Показать-то не хотели, но… Ты как-то сам увидел.
Рост подумал, еще раз помусолил край света подзорной трубой. Нет, туман вдруг стал гуще, черных треугольников, как выразилась Соня, уже не видно.
— Вы можете определить, где это? Насколько далеко?
— Почти у дальних островов, — отозвался Боец. — В пяти, а то и в семи тысячах километров.
— Я думаю, больше десяти тысяч, — сдержанно отозвалась его жена.
Ростик подумал. Это было далеко, очень далеко. Но почему-то он решил, что они летят сюда, к ним, к людям… Он потряс головой, боль проходила.
Внезапно на полу под столиком зазвонил армейский полевой телефон. Боец поднял трубку.
— Верх слушает. — Потом протянул трубку Ростику:
— Это вас.
— Гринев у телефона.
Внизу сквозь треск раздался уверенный, но какой-то не вполне настоящий голос Рымолова: