Что поражало в раскинувшейся растительности — так это ее разноцветность. И какие цвета тут только не вспыхивали под солнышком — и нежно-сиреневый, и белый, и желтый, даже коричневый в розоватых разводах… Но преобладающими были, конечно, зеленые и серые тона местных листьев. А впрочем, попадались такие пятна, что просто в глазах рябило — как, например, от интенсивного голубого, со стекольным блеском, цветка, который, распустив свои зонтики выше остальной травы, закрывал все в округе, как маскировочная сеть.
Если бы в Полдневье было хоть немного ветра, эти травы ходили бы волнами, поражая жизненной силой и красотой. Но ветра не было, они просто росли, вонзаясь в низкое, серое полдневное небо. Это зачаровывало, как какой-нибудь шаманский напев, как журчание реки на камнях, как топот тысяч ног невесть откуда и куда переселяющегося народа.
В очередной раз Рост убедился в необъятности, невероятности и разнообразии Полдневья. И еще, конечно, в том, что слабым человеческим разумом с ним не потягаешься — в каждой своей частице оно превосходило любые доступные людям представления и, кружа, уводило в пропасть, в неведомое, откуда и выбраться-то почти невозможно…
— Это оттого, что тут все каким-то плоским кажется, — прервал Ростиковы размышления Антон, который ушел назад, помогать Винторуку, но, видимо, время от времени отходил от котельного экватора передохнуть и выглянуть в иллюминатор.
— Что именно? — спросил Ким.
— Эта трава.
— А… Да, я от нее тоже как-то одурел.
Все, поэтические ассоциации кончились. Ростик, вяло потянувшись, попробовал подначить:
— А я замечал, для этого дела тебе и травы не нужно.
Но шутка не пошла, должно быть, все слишком остро ощущали свою промашку. Или глубже, чем казалось сначала, их задевало чувство уязвимости и одинокости под этим миром, над этими бесконечными слоями разноцветного растительного моря.
— И чего они только тут свою фабрику затеяли? Дикое какое-то место, — пожаловался Ким.
— Можно подумать, в Полдневье есть хоть что-то не дикое, — отозвался Рост.
— Из травы легче пульпу делать, так мне сказали. А ее тут столько, что ни с каким лесом не сравнится, — слегка начальственно пояснил Антон.
Вдруг в просвете между разноцветными, словно бензин на воде, разводами мелькнула узенькая и показавшаяся короткой, не более сотни метров, ленточка.
— Стоп, — попросил Ростик. — Ким, давай вниз, кажется, я видел речку.
— Ну и что? Я ее уже раз десять тут видел… А толку?
— Мне говорили, Бумажный холм стоит на берегу какой-то безымянной речки.
— Почему безымянной? — снова отозвался сзади Антошка. — Я, когда бывал тут, слыхал, ее Цветной назвали. Нетрудно догадаться — почему.
Помолчали, Ким завернул вдоль речки на юг. Море даже здесь, в полутора сотнях километров, вставало за кормой серо-голубой стальной стеной. Но уже не очень широкой, по крайней мере не всеохватной. Рядом с ним уже изрядный кусок пространства занимал полуостров Бегимлеси…
— Наконец-то! — вдруг возопил Ким. — Вот они, видишь?
Ростик приник к стеклу. Бумажный холм, как они и ожидали, оказался на правом берегу, с его стороны. Потом Рост достал бинокль, негромко, но уверенно скомандовал:
— Ким, ты в героя не играй, сразу-то не садись. Походи немного вокруг, осмотрись.
— А если им помощь нужна?
— А если пернатые, не будь дураками, в этих кустиках засаду оставили? Специально для таких вот глупых и решительных?
— Ким, он дело говорит. Поступай, как велено.
В подтверждение этих слов сзади зазвучали щелчки застегиваемых латных железок, а немного позже и клацанье предохранительной планки «калаша». Ростик вспомнил, что Антон так и не подобрал себе плазменного ружья пурпурных, остался верен человеческому оружию.
Больше Ким не спорил. Он вышел на высоту метров двадцати и плавно, словно сдавал экзамен на вождение с поставленным на приборный щиток стаканом воды, стал ходить кругами около пологого холма, на самой верхушке которого были выстроены многочисленные соломенные навесы и даже какие-то глиняные сараюшки. Наверное, это и была пресловутая бумажная фабрика. От реки ее отделял километр с небольшим.
Сейчас, когда они не торопились, стало заметно, что местность уже немного обжита, даже с высоты без труда читались пробитые тропинки — к реке, к относительно ровной площадочке на запад от холма, где, вероятно, в обычное время находились автомобили, к овражку, где были устроены жилые бараки, и чуть в сторону, к вековечному домику с плоской, словно срубленной наискось крышей. Должно быть, у дураков мысли действительно сходятся, потому что Ким тут же проговорил: