— По делу? Сказали же, нет работы!
— Не по этому делу. Предупредить хочу… Вам грозит опасность.
— Опасность? Нам?! Какая нам, горн и молот, может грозить опасность?..
— Поговорить бы в укромном месте, без лишних ушей…
Гном с сомнением хмыкнул, но всё же махнул рукой следовать за собой. Мы вошли внутрь таверны, прошли сквозь дверь, из-за которой в прошлый раз выглядывал хозяин, прошли по короткому коридору и завернули в небольшую комнатку, внутри которой было душно и стоял тяжёлый запах множества тел.
— Ну, давай, говори…
На моей скромной персоне скрестились не особо дружелюбные и явно слегка заспанные взгляды. Но я начал говорить, и по мере моего рассказа выражения лиц слушателей менялись. Непонятно только, в хорошую или нет для меня сторону.
В конце, когда я закончил, повисла нарушаемая лишь возбуждённым гномьим дыханием тишина. И лишь немного спустя тот самый Тюрин, бывший, видимо, предводителем, наконец посмел её нарушить.
— А не врёшь ли ты? Может, хочешь просто заработать на наивных подгорных жителях?
— Хотите — сходите, убедитесь сами. Мне нет смысла врать.
— Ага, конечно. А ты заманишь нас в ловушку, да? Что скажешь? Не сам ли заодно с этим отребьем?
После такой подозрительности и неблагодарности коротышек у меня аж дыханье спёрло. Хотел уже было, раздосадованно махнув рукой, развернуться и выйти прочь, взбешённый их недоверчивостью… Но на моём запястье, казалось, сжались стальные тиски.
— Постой, никто тебя не отпускал. Пойдёшь с нами. Если всё подтвердится, отблагодарим. А если нет… Ну тогда, извини, у нас с крысами разговор короткий.
— Я мог бы помочь, — бросаясь в омут с головой, наконец решился я.
— Помочь? В чём?
— Отбиться.
— Да, палкой ты махать умеешь. Только, извини, если всё действительно так, как ты сказал, там будут не деревенские увальни, не видавшие ничего, кроме сохи, а вооружённые здоровенные мужики. Привыкшие убивать, — Тюрин откровенно усмехался.
— Я могу не только палкой.
Мне ничего не оставалось, кроме как пойти ва-банк. Чувствую, к ситуации это смутно знакомое выражение относится на все сто. Свободной рукой ослабив завязки, я вытянул из-за спины свёрток. Делать это было неудобно, но гном и не думал меня отпускать. С трудом, но я справился, и, стряхнув тряпку на пол, блеснул в полутьме обнажённым мечом. По рядам коротышек прошёл ропот.
— Тихо вы! Дай сюда, — Тюрин требовательно протянул вторую руку.
Ничего, кроме как подчиниться, не оставалось. Левой рукой, из неудобного положения, когда тебя держат, всё равно ничего не сделаешь. Оставалось довериться порядочности бородачей, в которой изначально почему-то был уверен. Из-за чего, не знаю, скорее всего в их пользу сыграл тот случай, когда гном заступился за меня. При этом я понимал, что если ошибаюсь — эта ошибка грозит обойтись дорого. Но приходилось рисковать.
— Да, неплохо сделано, неплохо…
Я хотел было взвиться — оскорблять память павшего Гурта другим позволить не мог, но Тюрин будто почувствовал, и опять усмехнулся в бороду.
— Спокойней, юноша, спокойней. Где гном говорит, что неплохо, человек сказал бы — отлично. Но, постой. После всего этого, ты хочешь, чтобы мы тебе поверили?..
— Почему нет?
— Потому что у бездомного оборванца не может быть такого меча. А что это значит? Значит, что ты его или украл, или снял с тела. Так?
После этих слов мне стало стыдно. Ведь, по сути-то, получалось — да, я действительно в каком-то смысле украл меч. Ещё и бросил его создателя одного, в тяжёлый момент. Променял на возможность спасти девчонку…
Против воли, на глаза навернулись злые слёзы. Я вообще не раз уже ловил себя на том, что «новое» тело реагирует слишком эмоционально на всё вокруг. Раньше, не я нынешний, а тот, из снов, наверняка воспринял бы всё гораздо спокойнее, и действовал бы спокойно и рассудительно…
Гномы ждали, а я неприлично долго молчал, погрузившись в себя. Лишь с трудом смог стряхнуть с себя оцепенение. От того, как сейчас поведу себя и что сделаю, зависело моё будущее. И даже больше того — наше!
— Вот, перед Правдой, — повинуясь наитью, попытался я сделать знак, и по рядам гномов прошёл одобрительный шепоток. — Тот, кто создал этот меч, мёртв. Я не убивал его. Наоборот, хотел бы найти тех, кто это сделал, и зарубить их, вот этим вот самым мечом. И да, я взял его без спроса. Взял… Чтобы сделать кое-что, а потом вернуть. Но возвращать оказалось некому. Не знаю, воровство это, или нет. Я — приёмный сын бывшего владельца. Можно сказать, единственный наследник.
Не знаю, поверят или нет. Зачастую, говорящего чистую правду обвиняют во лжи, мол, не может такого быть, ты придумываешь, заливаешь, и так далее. Но местные вроде серьёзно относятся к этой своей непонятной Правде.
Повисшее опять молчание давило и нервировало.
— Умеешь удивить, человек. И не врёшь ведь… Ладно, допустим, в это поверим. Так и быть. Можешь идти с нами, попробуешь доказать, что можешь быть полезным. Но если обманул… Не взыщи. C теми, кто пытается впарить гномам пустую породу, у нас разговор короткий. Всё ясно?
Я кивнул.
— Ну это хорошо, что ясно. Тогда — пока сидишь тут. Будем выходить, выпустим. Волин! — Тюрин махнул рукой самому большому и жутко выглядящему гному, действительно огромному, с уродливым шрамом через всё лицо, со сломанным носом и вывернутыми ушами. Нарядные красные ленты, вплетённые в бороду, казались настолько неуместными, что я еле подавил дурацкий смешок, разглядев всё это великолепие. — Ты сторожишь…
— Подождите! Есть один момент. Я не один.
— Что?..
— Мы скитаемся вместе с товарищем. Он, правда, слабосильный, и не сможет помочь, но мне надо хотя бы предупредить его, что всё в порядке…
— Это вообще прекрасно, человече!
— Мы можем, когда будем выходить из деревни, быстренько заскочить…
— Куда заскочить?
— В лес.
— Ты издеваешься?.. Мы не до конца уверены даже в том, что ты говоришь правду, а тут ты ещё и просишь отвести в лес, якобы встретиться с кем-то? Нет уж, прости, но даже гномьей отваге и бесстрашию есть край, имя которому — здравый смысл. Это слишком глупо и слишком опасно! Нам ещё готовиться, ведь если твоя история правдива, будет битва. А задерживаться и ждать других обозов, как и посылать за стражей, мы не можем. Время! Так что, извини, маленький человек, но удовлетворить твою просьбу мы не можем. Даже больше скажу — и не собираемся…