Те двое выходят из-за угла и начинают крутить стволами, стараясь высмотреть меня. Не видят. И сейчас я уже не колеблюсь — раздаётся выстрел, и один из «крестоносцев» падает. Хлипкое железо автомобиля тут же вспучивается дорожкой дырок, прикрытие от него никакое, во все стороны брызгает битое стекло, вонючий труп, за которым лежу, вздрагивает и наваливается на меня. Одна из пуль, кажется, проходит в считанных миллиметрах от головы. Но я каким-то чудом остаюсь цел, и стреляю ещё раз. А потом ещё и ещё.
Глава 21
— Волчик, ты как? Выглядишь не очень…
— Да, вроде, получше… С утра было скверно, сейчас отошёл. Спасибо, — через силу улыбаюсь Валерии. Заботится, приятно!
Око пылает высоко в небесах, и с того момента, как мы выехали, кажется, прошла уже целая вечность. За то время долгого пути, из промозглого сырого утра в пышущий жаром и невыносимо душный день, мы не перекинулись и словом. Сначала тяжкий подъём, с головной болью, и быстрые сборы. Потом — постижение нелёгкой науки управления упряжкой волов, а попутно, всевозможные наставления и поучения от гномов, которые как-то вдруг стали держаться холодно и отстранённо, будто и не лезли накануне обниматься, не хлопали по плечам и не хвалили за то, как там я расправился с разбойником. О чём, кстати, мне вспоминать совершенно не хотелось. Хотя и переживал я не сильно — ну, одним уродом меньше в этом мире, было бы кого жалеть. Судя по сну, заниматься подобным мне не впервой.
Мне выдали трофейный пистолет и кожаный мешочек с порохом и пулями. Говорят, с того как раз и сняли. Оружие привело меня в ужас своим архаичным видом, отсутствием хоть каких-то приспособлений, чтобы нормально целиться, тяжестью, и, главное — долгим и неудобным процессом перезарядки. Но отказываться, само собой, я и не подумал.
Промежду прочим, гномы намекнули, что ношение огнестрела на территории Империи контролируется и не поощряется, но представители подгорного племени обычно бороду кладут на все эти запреты, и их, чтобы не портить и без того натянутые отношения, никто не досматривает. Поэтому, пока я с ними — могу свободно владеть, главное, не светить перед посторонними.
Ещё Тюрин, как обещал, подогнал бумагу на владение Валерией, в которую требовалось вписать моё имя. Это оказалось проблемой. За всё время я так и не вспомнил, как же меня на самом деле зовут. В самом деле, не называться же «Волчонком», как прозвал Гурт, или теми уменьшительно-ласкательными, которыми терроризировала моя спутница.
Пока пытался вспомнить хоть что-то ещё из своего прошлого, и так не слишком здоровая голова совсем разболелась, и я уже было совсем хотел согласиться стать «по бумагам» простым представителем животного мира, как вдруг словно озарение снизошло. Нет, то, что я вспомнил, точно не было моим именем, в этом я уверен, как и в том, что имею две ноги и очень полезную штуковину, которая болтается между ними. Но назваться так почему-то показалось хорошей идеей. И грамотный Тюрин старательно вывел в пустом месте, оставленном писарем, закорючки, соответствующие транскрипцию слова «Фенрис» на общеимперском.
Так что, всё утро прошло в хлопотах. И только к полудню, наконец, мы остались с моей новой собственностью более-менее наедине, сидя вдвоём в мерно качающемся фургоне, и меня наконец отпустила головная боль — настолько, что я смог думать о чём-то ещё, кроме неё. Я как раз размышлял, с чего бы начать нелёгкий разговор, когда Валерия опередила меня.
— Точно всё хорошо?
— Да хорошо, хорошо! Спасибо. Сегодня вроде почти не мутит, да и башка болит не сильно. А главное, нам, наконец, можно не переживать по поводу еды и безопасности. Ради этого готов вытерпеть всю боль мира!
— Так уж и всю… Не надо говорить такого! Я и так, Рогатый видит, чуть не родила, когда увидела тебя в крови!
Ещё раз улыбнувшись в ответ — всё-таки, до чего же приятно осознавать, что кому-то ты не безразличен — я всё-таки поднял волнующую меня тему. Одну из тех, по крайней мере, в которых требовалось расставить точки над «ё».
— Ты это… Не переживай. Как появится возможность, и ошейник с тебя снимем, и бумагу эту поганую сожжём.
Мне пришлось повернуться к девушке, настолько значительным показалось молчание с её стороны. И встретившись с большими зелёными глазами, я просто потонул в том потоке признательности, благодарности, нежности, облегчения… Короче, девчонка переживала, и я почувствовал себя последней сволочью, что не начал этот нелёгкий разговор раньше.
— Правда? И ты не воспользуешься своей властью?
— Ну, ёлки. Конечно, воспользуюсь! До этого не делал ничего, а тут вдруг возьму и прозрею что можно, да? Успокойся. По голове мне, конечно, прилетело знатно, но не настолько, чтобы изменять себе. Люди не вещи, чтобы продавать их и надевать ошейники. Хотя… Иногда это на пользу бывает, не спорю. Но не в твоём случае.
— И так будет всегда-всегда?
— Конечно. Что бы ни случилось.
— Можешь повторить перед Правдой?..
— Зачем? Тебе мало того, что я уже сказал?..
— Мне так будет спокойнее! Ну пожа-а-алуйста, Волчик…
— Ну ладно. Вот, перед этой вашей Правдой. Я никогда не воспользуюсь той властью над тобой, которую даёт эта бумажка, — я повторил ту последовательность жестов, которую Гурт когда-то использовал, усыновляя меня. Как только сделал это, Валерия тут же прижалась ко мне и спрятала лицо где-то на груди. По характерным вздрагиваниям и по тому, как промокла одежда, понял — надо утешать, что в течение следующих минут и делал.
И когда, наконец, она перестала всхлипывать, снова начала улыбаться и немного нервно посмеиваться, я решил — пришло, наконец, время перейти к следующей, не менее важной части разговора, и получить кое-какие ответы.
— Ты там как, успокоилась?