— Хорошо. Обещаю сообщать обо всех таких случаях. Но пока, вроде ж всё нормально было…
Дальше мы ехали молча, до самых сумерек. Я переваривал полученную информацию, Валерия размышляла о чём-то своём. Несколько раз она пыталась разговорить меня, но я отвечал односложно, и всё само собой затухало.
Потом было разбитие лагеря, на этот раз под открытым небом. Нам пришлось ставить шатры, собирать хворост для костра, носить воду, готовить ужин, распрягать и обхаживать волов… Список обязанностей оказался неожиданно и неприятно велик, но я не жаловался. Привык к непрерывной изнурительной работе ещё у Гурта, и, несмотря на слабость и лёгкое головокружение, чувствовал себя уже вполне в своей тарелке. Валерия тоже относилась ко всему спокойно. Единственное, неприятно кольнуло, что гномы столпились кучкой в сторонке, раскурили трубки, и принялись подгонять советами и наставлениями, при этом даже не думая помогать.
После ужина огласили график ночных дежурств, и выяснилось, что мне достался кусок прямо посреди ночи. Не очень удобно, но я не стал роптать, и, молча взяв тюк с вещами и нашей «спальной» шкурой, поскорее потащил его в сторонку, подальше от чужих глаз.
Если честно, я так и не понял: Валерия про то, что она девочка, рассказала только Тюрину, или всем, и в случае, если только Тюрину — донёс ли тот данную информацию до остальных. Ворошить этот вопрос лишний раз не хотелась, и мне было на руку, если как можно меньше посторонних знают про истинный пол моей спутницы. Но, с другой стороны, не хотелось прослыть среди гномов тем, кто спит с парнями…
Когда удалялся от общего костра, азартно стреляющего в ночное небо искрами, и от гномьих шатров, где нам не нашлось места, меня запоздало осенило — ведь этот наш «уход в сторонку» может показаться куда более красноречивым заявлением. Но Валерия послушно шла следом, не остановила и не сказала, что делаю что-то неправильно, и я понадеялся, что всё в порядке.
Когда расстелили шкуру, я привычно уже прижал тоненькое гибкое тельце к себе, собираясь урвать у ночи те немногие вожделенные часы сна. Но девушка вдруг извернулась и легла на меня грудью. Прежде чем я успел спросить, в чём дело, почувствовал её дыхание около своего лица.
Валерия целовалась неумело, но старательно. Её требовательные губы внезапно разверзли передо мной настоящую пропасть, в которую так и хотелось рухнуть, с головой. Стоило огромных трудов оторваться и взять себя в руки…
Она отвернулась, и судя по доносящимся из темноты всхлипам я понял — опять плачет. Моя рука, положенная на плечо, оказалась тут же скинута.
— Что случилось?
— Ничего.
— Хорошо. Тогда почему плачешь?
— Просто так.
— Просто так не бывает. Объясни, что случилось…
И так несколько раз, по кругу. Пока, наконец, не раскололась.
— Я тебе не нравлюсь, да?
— Как не нравишься? Вообще-то, наоборот.
— Почему тогда не…
— Что не?
— Это самое не…
— Так ты ещё маленькая!
— Я?! Маленькая?!
— Ага. Сколько тебе зим-то, полных?..
— Не скажу. И знаешь, сам ты… Маленький…
— Ну хорошо, я маленький, уговорила. Но ты тоже.
— А вот и нет! Я-то уж точно постарше некоторых буду!
— Значит, нет?
— Да! Нет! То есть да, не маленькая! Давно уже! Меня ещё две… Да почти три зимы уже прошло, как хотели замуж выдать! Если бы… Если бы сложилось иначе, уже детей бы растила.
— Ничего себе!
— Ты странный.
— Я?
— Ты.
— Чем же?
— Зачем ты вообще повёл меня из лагеря, если не хотел ничего?
— Так это… Чтоб не палиться перед гномами.
— Чтобы что не делать?
— Ну, смотри. Я — парень. Ты… Я не понял точно, кто из них знает, и тебя спрашивать не стал, а то вдруг ещё подслушают. Ну, короче, я исходил из того, что они и про тебя тоже считают, что ты мужского рода. И как это было бы — если мы в обнимку, вдвоём, спим, у всех на глазах?
Тело Валерии вновь начало характерно содрогаться, и я дёрнулся было её утешать, в душе вознося мольбы всем возможным богам, чтобы это наконец закончилось. Сейчас-то что опять?
Оказалась, правда, ложная тревога. Девчонка смеялась.
— Знаешь, даже самый слепой гном уже давно догадался бы. Тем более, я и не скрывала ничего.
— Так чего тогда пошла за мной? Не остановила?.. Нет, стой, не говори. Я всё понял.
Понял, что как ни бежал от этого, как ни старался держать дистанцию — но, похоже, от неизбежного не уйти. Рано или поздно, так или иначе, но всё пришло бы к логичному финалу. Просто потому, что невозможно без последствий находиться столько времени вдвоём, практически наедине, с молодой, явно здоровой девушкой, и, фактически, быть единственным мужчиной в её окружении. Да и соврал бы я, если бы сказал, что она мне не нравится. Удивительно, как мы ещё столько времени продержались…
Не давая Валерии больше сказать ни слова, я просто перевернул её лицом к себе, проведя тыльной стороной ладони по не до конца высохшей щеке, сначала по одной, потом по другой, откинул мешающую шкуру… И получилось, что к тому моменту, как пришла пора сменить на посту Барина, я так и не сомкнул глаз.
Но у нас ничего не было. Вернее, я долго и с упоением ласкал, гладил, целовал, мял, заставляя девушку стонать, а её податливое юное тело изгибаться от наслаждения. Но так и не переступил черту. Какой-то психологический барьер внутри мешал это сделать. Тот же, что заставлял всё это время держать дистанцию, которую я честно соблюдал, несмотря даже на то, что мы в буквальном смысле спали столько времени вместе.
Потом, сидя и всматриваясь в темноту, я не мог отделаться от ощущения, что совершил ошибку. Но это было очень далёкое, смутное, никак не желающее обретать какую-то ясную и понятную форму предчувствие, истаивающее и бесследно испаряющееся, стоило только сосредоточить на нём взгляд. И оно с разгромным счётом проигрывало в моей голове у вкуса губ и тихих постанываний Валерии, у запаха её тела, у ощущения касания её мягкой, нежной кожи…