Спустившись на песок, она ощутила на своем лице неласковое, студеное дыхание замерзающей воды и рассмеялась. Дура!
Куда только подевалось волшебство и очарование недавней сказки? Неужели она думала, вот придет сюда, и на нее теплыми волнами окутают успокоение и мир, снова запылают звезды, ласково зашелестят ветви? Дура!
Она отступила назад, все еще жестко усмехаясь.
— Ника!
Секунду назад она ненавидела свое имя, безжалостно измусоленное и изгаженное мерзкими, отвратительными губами, но сейчас…
— Степа! Степка! Где же ты был? Где ты был?
Ника ткнулась лицом в мягкую и так удивительно теплую холодным осенним вечером куртку и долго что-то говорила, бессвязно, восклицательно и вопросительно.
— Степа! Как ты мог оставить меня? Где ты был все это время?
А когда она наконец замолчала, он тихо, но твердо спросил:
— Что с тобой случилось, Ника?
Ника подняла голову, в очередной раз заглянула в невероятные, близкие глаза и не выдержала.
Слезы хлынули рекой, а вместе с ними — сбивчивые, нервные слова, больно ранящие и приносящие облегчение одновременно.
Когда она немного пришла в себя и уже могла что-то различать за пеленой отступающих слез, Ника снова увидела его глаза, потемневшие, будто наполненные сумраком надвигающегося вечера. Выплеснувшиеся со словами и слезами чувства оставили в душе пока еще ничем не заполненную пустоту, с тревогой ощущаемую Никой. Она испуганно пыталась уловить настроение устремившихся на освобожденное место потоков эмоций и мыслей и еще теснее прижалась к Степе, надеясь вобрать в себя спокойную уверенность, обычно обретаемую ею рядом с ним. Она чувствовала силу обнимавших ее рук и совсем не замечала их тяжести.
О, если бы всю жизнь можно было провести в этом надежном живом круге, отгородившем от темноты и холода осеннего мира!
Ника с трудом держалась на ногах, словно выплакала не только свою боль, но и силы.
Теплое дыхание коснулось виска.
— Пойдем! Я отведу тебя.
— Нет! Только не домой! Не надо домой! — испуганно взмолилась Ника; она бы протестующе отшатнулась, если бы могла стоять без посторонней поддержки.
— Я отведу тебя к себе.
— Лада! Господи! Уже полдесятого! Где она может быть? — мама не знала, что делать, куда бежать, и поэтому одновременно рвалась во все стороны, стараясь оказаться сразу и у окна, и у телефона, и у входной двери, а в особенности там, где находилась сейчас ее бедная девочка Ника. — Как же ты ее отпустила? В такой момент!
— Мам! Ну что ты! — Лада понимала, ее вовсе не обвиняют. — Не бегает же она до сих пор по улицам. Наверняка, у какой-нибудь подруги.
— У подруги? Как у подруги? — изумленно всплеснула руками мама. — Разве у подруги лучше и надежнее, чем дома?
— Для нее сейчас, наверное, да.
— Тогда давай позвоним ее подругам. Сходим к ним. Нельзя же так сидеть!
Лада с трудом сдерживала желание вскочить с дивана, на котором сидела, и так же, как мама, бестолково заметаться по квартире.
— Но я не знаю ее подруг. Мы же здесь совсем недавно! Только Марину. Но ей мы уже звонили.
— Господи! И отец, как назло, сегодня придет поздно.
— А зачем нам отец? Словно он знает больше нас. Или ты хочешь отправить его в поисковую экспедицию?
Мама изумленно посмотрела на старшую дочь, небрежно обнимавшую диванную подушку.
— И как ты можешь оставаться такой спокойной?
— Конечно, станет лучше, если мы обе будем причитать и бегать из угла в угол.
Мама ошарашено замерла.
— Думаешь, я не волнуюсь? Думаешь, мне легко сидеть на месте? — Лада приподнялась и в следующее мгновенье стремительно распрямилась, рванувшись навстречу громкому телефонному звонку, резко всколыхнувшему наполненный волнением и смятением воздух.
Мама успела раньше, схватила трубку и, еще не поднеся ее к уху, воскликнула:
— Ника! Да! Слушаю! Ника! — и услышала ровный, твердый голос.
— Это Степа.
— Степа? — что-то знакомое. — Ах, да!
Лада, услышав мамин удивленный возглас, неизвестно почему, немного успокоилась, вновь опустилась на диван.
— Ника у меня, — прозвучало в трубке.
Мама громко, облегченно вздохнула и тут же опять подобралась.
— Мы сейчас придем. Ты только скажи, куда, — торопливо заговорила она. — Мы быстро придем.
— Наверное, не стоит. Мне кажется, сегодня ей лучше остаться у меня.
— Но… — негромко и спокойно произнесенные слова не были ни грубы, ни вызывающи, а мягкий, ровный голос звучал уверенно, твердо и совсем чуть-чуть виновато, и духу не хватило возразить. — Господи! Как она?