— А у тебя тут жарковато… — справившись с ужасом, мама заставляет себя усмехнуться. И делает шаг к столику с пыточным инструментом…
К светлым часам период обработки элирейца не относился, поэтому я 'отложила' в сторону эту оболочку и отщипнула от луковицы сразу десяток-полтора. И провалилась на несколько месяцев глубже…
— Знакомься, Джиэро! Это моя дочь, принцесса Илзе… — слова срываются с губ отца так, как будто обладают весом. Тяжелые, как каменные жернова, они обрушиваются на мою душу и играючи проламывают те щиты, которыми я пытаюсь отгородиться от жуткого настоящего… — С сегодняшнего дня она будет помогать тебе в твоем нелегком труде…
— Как прикажете, ваше величество! — палач складывается в поклоне. И выпрямляется только тогда, когда слышит рев раздраженного отца.
— Прекрати кланяться! Не во дворце!
— Прошу прощения, ваше величество! — мэтр Джиэро очень неплохо изображает раскаяние. Для кого угодно, только не для меня: его глаза, руки, губы просто кричат о том, что он сейчас чувствует на самом деле.
Чувств в нем много: злорадство, ненависть, презрение, ехидство, предвкушение чего-то волнующего, почему-то ассоциирующегося у меня со сладострастием. В общем, что угодно, кроме раскаяния. А отец этого не видит!
— Прощаю… В общем, она — в твоем распоряжении. От рассвета и до заката. Каждый день…
'Каждый день…' — вглядываясь в артикуляцию отца, мысленно повторила я. И поежилась от ужаса. А Время, словно почувствовав, как мне страшно, остановилось. Само.
Я мрачно вгляделась в бесстрастное лицо отца, и, очередной раз не найдя в нем даже тени заботы обо мне, вдруг захотела еще раз пережить несколько следующих минут, ввергнувших меня во тьму Кошмара задолго до моего совершеннолетия.
…Взгляд палача скользит по моему лицу, спускается на грудь, а потом рывком смещается влево-вверх. Брови сдвигаются вместе, а в глазах возникает немой вопрос.
— Спрашивай… — повелевает отец.
— Простите, ваше величество, а ее высочество, что, еще не опоясана?
— Нет… — покосившись на мое платье, не перетянутое под грудью пояском, кивает отец. — Зачем терять время? Видеть она научилась. Значит, пора заняться делом… На благо королевства и… мое…
'Восемь месяцев… прошло уже восемь месяцев…' — горько вздохнула я. Потом в последний раз вгляделась в бесстрастное лицо отца, не знающего, что такое любовь к дочери, и решительно отщипнула от луковицы еще несколько оболочек…
— Ой! А у вас ссадина на коленке! Прямо, как у меня! Хотите, покажу? — графиня Айлинка Утерс по-крестьянски задирает подол платья и тыкает грязным пальцем в свое разбитое колено. — Вот! Это я вчера с Дичка упала!
— С чего? — скомкав в руках снятую с себя грязную мужскую рубашку и с вожделением глядя на бочку для омовения, спрашиваю я.
— Ну, Дичок, это… Дичок! — сестра моего похитителя непонимающе смотрит на меня, а потом вдруг гордо задирает подбородок: — Жеребец! Еще не объезженный! Огромный, как Лысая гора! Быстрый, как молния! И знаешь, какой красивый? Ой… простите, ваше высочество, заболталась! Знаете, какой он красивый?
— А как вас к нему подпустили? Ну, если он необъезженный? — опустив палец в горячую воду и предвкушая будущее удовольствие, спрашиваю я.
— Меня и не подпускали… — сестренка Аурона Утерса смешно морщит нос, потом, решившись, поворачивается ко мне спиной и еще раз вздергивает подол. Демонстрируя мне попу, исчерченную красными полосками.
— Ого! Розги? И сколько ударов?
— Двадцать… Я ни разу не ойкнула…
— Мда… — состроив на лице подходящее выражение, я, наконец, погружаюсь по горло в воду и жмурюсь от удовольствия… А потом понимаю, что девочка ждет несколько более живой реакции на свой поступок. — Не многовато?
— Ну-у-у… — взгляд девочки уходит вправо-вниз, — нет. Я ведь могла свернуть себе шею…
— Действительно могла…
Услышав голос, раздавшийся от двери в купальню, Айлинка вздрагивает и слегка краснеет.
— Дочь! Могу я попросить тебя ненадолго оставить нас наедине? — без всякого сюсюканья интересуется у нее графиня.
— Конечно, мама… — кивает девочка, и, сорвавшись с места, исчезает из поля моего зрения.
Ход воспоминаний слегка замедлился, и я вдруг поймала себя на мысли, что мне страшно. Страшно заново ощутить те чувства, которые вот-вот начнет испытывать мать моего похитителя!