…Сейчас там идет дождь. Непроницаемая серая пелена скрадывает расстояния, меняя внешний вид всего того, что я вижу. Вот, например, этот дуб, растущий справа от тропы, там кажется черным и страшным. Ветви, похожие на скрюченные пальцы отжившей свой век старухи, тянутся к моему лицу, так, как будто пытаются выколоть мне глаза. И я, отшатываясь от метнувшейся в лицо тени, чуть не вываливаюсь из седла.
Прикосновение графа Аурона, невесть как успевшего меня поддержать, заставляет меня вздрогнуть: его ладонь мокрая, холодная и… жесткая, как клинок меча. Удерживаю рвущийся наружу крик, поворачиваюсь к нему лицом и… снова вздрагиваю. Но уже тут: капельки дождевой воды, висящие на листьях над его головой, вдруг напоминают мне кровь. На пальцах мэтра Джиэро во время работы.
На то, чтобы отрешиться от ненужных эмоций, уходит целая вечность. И к моменту, когда я оказываюсь в состоянии сравнивать, то самое дерево уже пропадает из поля моего зрения.
Вертеться в седле я себе не позволяю — Великая Мать Виера должна быть холодна, как вечные снега Белого Клинка, — поэтому, мысленно вздохнув, я снова ухожу в воспоминания. И не сразу реагирую на негромкий выдох Равсарского Тура:
— Великая Мать! Ты прозрела что-то… нехорошее?
Мысленно вздрагиваю от радости, повторяю про себя подготовленную фразу, и, решив, что готова, медленно поворачиваю голову направо:
— Да, мой эдилье… В ткани мира оборвалась нить… Сестры Дейри слышали Слово… И подают знак…
— Знак? — Беглар Дзагай непонимающе смотрит мне в глаза. — Какой знак? И какое слово?
Я растягиваю губы в ледяной улыбке:
— Что может быть понятнее, чем дыхание смерти?
— Ничего… — равсар хмурится, тянется рукой к мечу… потом в его взгляде вспыхивает понимание, и он, развернувшись на месте, вглядывается в лицо едущего за ним Гваззы Итрая: — Он? Его Слово, гюльджи-эри?
Я медленно киваю:
— Его, мой эдилье…
Тур угрюмо сводит брови у переносицы, стискивает пальцы на рукояти меча и с вызовом смотрит на меня:
— Гвазза — мой лайназ. И я не позволю кому бы то ни было взять его кровь…
В моих глазах появляется грусть:
— Ты — достойный сын своего отца, Беглар. Однако против сестер Дейри бессильны даже боги…
Жестикуляция привставшего на стременах горца, и звуки команд, раздающиеся за моей спиной, заставляют меня усмехнуться:
— Твои воины способны на многое. Они прикроют твоего лайназа от меча и арбалетного болта. Защитят от броска снежного барса и укуса ядовитой змеи. Но разве кто-нибудь из них способен срастить оборванную нить его жизни?
— Н-нет… — выдыхает Тур. И, снова приподнявшись на стременах, с надеждой смотрит мне в глаза: — А ты, Великая Мать? Ты — можешь?
Я еле заметно киваю:
— Я — могу. Но не буду…
— Почему? — сжав руки в кулаки, спрашивает он. И, увидев, что я ухожу в себя, бледнеет: — Он… он просто старался меня защитить! Так, как предписывают адэты…
…— Братья! Склоните головы перед Великой Матерью Виерой! — осадив коня, восклицает Равсарский Тур. — Гюльджи-эри нашего народа решила снизойти до своих сыновей и помочь нам сдержать слово, данное мною моему новому брату…
— Снизойти до тебя, мой эдилье… — уточняю я. И холодно оглядываю ошарашенных горцев. — И помочь ТЕБЕ…
Беглар Дзагай вспыхивает, как десятилетний мальчишка, пойманный во время подглядывания за переодевающимися женщинами, и на мгновение теряется:
— Э-э-э… да! Великая Мать… обещала показать тропу через Ледяной Хребет…
Равсары растерянно молчат: согласно их адэтам, место женщины — у очага. А не в походе. Но Великая Мать Виера — это больше, чем хранительница очага или мать их детей. Она — гюльджи-эри, предводительница валькирий. А, значит, имеет право брать в руки меч. И вести в бой…
Читать чувства, мелькающие на лицах воинов, просто. Даже очень: вон тот здоровяк, заросший густым черным волосом аж до самых глаз, верит. По-настоящему. И где-то в дебрях его спутанной бороды вот-вот появится улыбка: как же, Великая Мать Виера снизошла не к кому-то там, а к его вождю!
Рыжеволосый парень со шрамом на правом предплечье, судорожно вцепившийся в кинжал и уставившийся на тот берег — еще нет: раз за разом вспоминая картину моего появления в луче солнечного света, он пытается понять, может ли это быть обманом…
Двое за его спиной — растеряны: слово вождя — закон. Но я — женщина. Самая обыкновенная. И больше похожа на добычу…