Вернее, не наблюдать, а любоваться — ибо граф Аурон был… красив. Не слащав, как маэстро Велидет-то Инзаги, не тяжел, как Равсарский Тур, а… ладен. Как клинок работы мэтра Гарреры, отцовский Ворон[119] или как пламя в камине… Нет, все-таки, как клинок — конь, при всей его мощи, не казался опасным, а пламя… пламя опаляло всех. Не разбирая, кто прав, а кто виноват…
…Нахмуренные брови… закушенная губа… вздувшаяся жилка на виске… — я смотрела на него и беззвучно перекатывала на языке его имя: «Аурон… Ронни… Рон-ни…» И пыталась привыкнуть к новому для меня ощущению.
Получалось из рук вон плохо: стоило мне произнести что-нибудь вроде «Доброе утро, Ронни…», у меня вспыхивало лицо, пересыхало во рту, а сердце начинало биться с перебоями.
«Ронни, ты…» — начинала было я — и испытывала то же самое: обращение на «ты» казалось мне таким же интимным, как… поцелуй…
…— Ваше высочество, вы… — голос графа Аурона вырвал меня из блаженного небытия и… заставил покраснеть: во взгляде юноши, уставившегося на меня, промелькнуло что-то вроде понимания!
В панике загнав сознание на грань небытия, я быстренько успокоилась, старательно изобразила на лице искреннее возмущение и, уперев в бока кулаки, возмущенно поинтересовалась:
— Вы что, передумали?
Ронни непонимающе захлопал глазами:
— Э-э-э…
— Ну, час назад вы предложили мне называть вас по имени и на «ты»… А сами обращаетесь ко мне на «вы»…
— Да, но вы…
— Мне помешали… — улыбнулась я. — И если ты хочешь, чтобы я говорила тебе «ты», называй меня Илзе…
Граф Аурон вскочил с табурета, церемонно поклонился и без тени улыбки в глазах произнес:
— Спасибо, Илзе…
«Сейчас он скажет „это большая честь для меня…“, и все испортит!!!» — мысленно взвыла я.
— Это… немного непривычно, но… Знаешь, я… — Ронни слегка покраснел, потом решительно рубанул рукой по воздуху и признался: — Знаешь, я второй день пытаюсь сказать, что благодарен тебе за искренность, прямоту и доверие…
— Я — не Утерс, но отношусь к клятвам не менее серьезно, чем вы… ты… — чувствуя, что расплываюсь в счастливой улыбке, буркнула я. — Какой смысл что-то скрывать, если моя жизнь, моя честь, мой дар и даже мое будущее — полностью в твоем распоряжении?
«Чем не признание в любви? — мелькнуло где-то на краю сознания. — Сейчас сгорю от стыда…»
Граф Аурон подошел вплотную к моей кровати, опустился на одно колено и уставился мне в глаза:
— Первый раз в жизни не знаю, что сказать… Нет, не так: первый раз в жизни понимаю, что слов может быть слишком мало… Ты — Видящая! Вот мои глаза… Смотри…
…Сборы в дорогу прошли мимо меня. Нет, я слышала все, что Ронни говорил своим воинам, я понимала, кто и куда поедет, я самолично запечатывала письма королю Вильфорду, графу Логирду и какому-то шевалье Пайку. Но все это меня не задевало: я пребывала в прошлом. В пленке луковицы моей памяти, в которой запечатлелся тот самый взгляд.
Нет, в нем не было ни любви, ни страсти. Зато благодарности и уважения было столько, сколько я не видела за всю свою жизнь!
Впрочем, я ушла в прошлое не за этим: там, во взгляде моего Ронни, был интерес! Тот самый, из которого, по моим ощущениям, могло вырасти чувство. Его чувство ко мне. Поэтому, раз за разом просматривая одно и то же мгновение, я млела от предвкушения и страха. И не могла себя заставить выйти из транса.
Впрочем, стоило нам выехать из ворот постоялого двора, как о воспоминаниях пришлось забыть: сначала моя кобылка поскользнулась в грязи, и я чуть было не вылетела из седла, а потом… потом я увидела взгляд рядового стражника, направленный в спину графа Утерса и испугалась!
О, как он его ненавидел! По моим ощущениям, этот отъевшийся на казенных харчах боров был готов отдать как минимум половину жизни за один удачный выстрел из арбалета!
…Подставляться под арбалетный болт своих «доброжелателей» Ронни не собирался — по Оршу он ехал в самой середине отряда. За щитами своих вассалов. Выехав за городские ворота — закинул за спину кулачный щит и приказал поднимать лошадей в галоп. А как только мы въехали в Оршский лес, стянул с себя черно-желтое сюрко, зачем-то надетое на постоялом дворе, и превратился в обычного солдата. Лишь немногим более рослого и широкоплечего, чем едущие вокруг нас воины.
Пока я разглядывала развалины, показавшиеся мне смутно знакомыми, от отряда отделилось четыре всадника. Двое унеслись вперед, а двое, развернув коней, поскакали назад, к опушке леса.