…Идея использовать Валию в своих целях пришла мне в голову эдак месяца через два после первого появления в Кошмаре. Тогда, когда я четко поняла, чего именно от меня добивается мэтр Джиэро.
О нет — внешне наши совместные допросы выглядели почти так же, как и в первые дни: правая рука палача притаскивал в пыточную очередного заключенного или заключенную, мэтр предлагал ему (или ей) признаться в преступлении еще до начала пытки, а потом комната оглашалась дикими криками истязаемых людей.
Только вот из всех тех методик ломания психики, которыми владела эта скотина, Джиэро стал пользоваться только теми, которые тем или иным образом могли вызвать во мне плотское желание. Благо опыта и знаний для того, чтобы вынуждать свои жертвы испытывать все грани чувств, включая возбуждение, у него было предостаточно.
И Джиэро неплохо в этом преуспел — уже недели через две после того, как он начал на меня воздействовать, я четко поняла, что не реагировать на его эксперименты мне становится все труднее и труднее. И решила сделать все, чтобы прекратить эти издевательства: превращаться в похотливую тварь, готовую на все ради того, чтобы отдаваться кому попало, и начать сходить с ума от своей или чужой боли, у меня не было никакого желания…
…Вносить серьезные изменения в его разум было смерти подобно — отец, регулярно посещающий Кошмар, подолгу общался со своим любимцем и не мог не заметить нестыковок. Поэтому корректировать его поведение я начала с мелочей.
Увы, первые несколько попыток «заговорить» мэтра Джиэро, не погружая его в состояние небытия, с треском провалились — желание, обуревающее палача, оказалось слишком сильным. И я, поняв, что убрать его «в лоб» не удастся, решила сместить акценты.
Правда, для этого мне пришлось недели три ежедневно подводить мэтра Джиэро к самой границе медитативного транса и еще столько же — в сам транс.
Этот безумный труд принес ожидаемый результат: в конце концов мне удалось привязать свой образ к личности единственной женщины в Кошмаре, которую мне было не жалко.
В результате вся похоть королевского палача сконцентрировалась на Детоубийце. А ко мне, ее «жалкому подобию», пропал всяческий интерес.
Единственная шероховатость, убрать которую мне почему-то не удавалось, было имя: несмотря на почти ежедневные попытки это изменить, мэтр Джиэро упорно продолжал называть Валию Илзе. Поэтому в дни, когда в Кошмаре могли появиться мой отец или мать, мне приходилось являться в пыточную на час раньше обычного. Чтобы оторвать «влюбленного» от его пассии и хоть как-то настроить на работу…
…Испуганный голос Гноя раздался за моей спиной минут на двадцать раньше, чем я ожидала:
— Ваше высочество? Мэтр? Там… эта-а… ее величество королева Галиэнна!!!
— «Там» — это где? — хмуро поинтересовалась я. И вздрогнула: заигравшись с изменениями, я забыла приказать унести Валию обратно в камеру!
— Вон-а, по лестнице спускаются… — выдохнул палач.
— Ну, и чего ты встал? — рявкнула я. — Хватай кресло ее величества и ставь на место малой жаровни!
— Ага… Уже тащу! — вцепившись в резной подлокотник, заверещал он. Потом сообразил, что сначала надо убрать жаровню, и рванул к ней. Случайно смахнув на пол клещи для вырывания ногтей…
Услышав грохот, Валия, безучастно смотревшая в потолок, дернулась и заверещала.
Побледнев, как полотно, Гной затравленно посмотрел на стоящего к нему спиной мэтра и, сглотнув слюну, коротко тюкнул женщину кулаком в висок.
Крик тут же оборвался. Одновременно со Словом Освобождения, которое я под шумок шепнула мэтру Джиэро:
— Ладирен-свисс…
…Замерев в дверном проеме, мама царственно обвела взглядом пыточную, ненадолго остановила его на окровавленном теле Валии, распростертом на дыбе, и уставилась на темя склонившегося в поклоне королевского палача:
— Джиэро? Ты что, не знал, что сегодня мы работаем со вторым элирейцем?
— Знал, ваше величество… — не поднимая головы, пробормотал он.
— Так почему ты не приказал тут убраться?
Мэтр Джиэро сгорбился еще больше и еле слышно прошептал:
— Простите, ваше величество… Не успел…
— Тогда что тут делает эта тварь? — мотнув головой в сторону Валии, зашипела мать. — Ты что, не можешь тешить свою похоть где-нибудь еще?
— Илзе — не тварь! — вскинув голову, рыкнул палач. И, сорвавшись с места, в два прыжка оказался рядом со своей «милой».