— Я — волк… — ответил давно ожидавший этого вопроса Иарус. — Такой же, как и ты. Я рву овец, населяющих этот мир… И живу в мире с себе подобными…
— Волк… Я о тебе слышал… — согласился Тур, посмотрев на простые ножны и лишенную каких-либо украшений рукоять меча Молниеносного. — Однако ты не ответил на мой вопрос…
— Отвечаю… — усмехнулся Иарус. — Я никого не посылал. Королевство Ратмар, приютившее того, кто предал законы твоего народа — будущая часть моей Империи. Так что моих людей там хватает: прежде чем начинать войну, я должен знать, сколько солдат в гарнизонах крупных городов; какие колодцы лучше отравить, а какие — оставить для своей армии; в каком месте мне давать бой и где этого делать нельзя. В общем, когда мне доложили, что в одной из деревень недалеко от Нивейла[18] живет простоволосый равсар, я не поверил: о том, что воины вашего народа никогда не поселяются в долинах и не расплетают кос, знает даже ребенок…
— Он перестал быть равсаром в тот день, когда покусился на честь моей сестры… — мрачно буркнул Тур.
— Волк, предавший свою стаю, превращается в бешеного пса… — пожал плечами Иарус. — А таких надо уничтожать. Вот я и приказал с ним разобраться. Ну а когда мои Барсы сломили его волю, и он рассказал, что оскорбил такого же волка, как и я, я решил, что твоя кровь — моя кровь…
Вождь испытующе посмотрел в глаза Иарусу, потом наклонился, поднял с пола печень своего врага и осклабился:
— Ты разделишь со мной ужин, брат?
— Сочту за честь, брат… — мысленно поздравив себя с победой, ответил король. И, жестом приказав телохранителям держать дистанцию, встал с трона: — Пойдем в трапезную… Поднимем кубки за посмертие нашей сестры…
…Невероятные истории, рассказываемые о нравах равсаров, оказались правдой: они действительно ели печень своих врагов, действительно не пили вина и действительно не отличались многословием. Кроме того, они не бахвалились своими подвигами в бою и постели, не тискали молоденьких служанок и не крали золотую утварь.
«Ну, и кто назвал их дикарями? — то и дело спрашивал себя Иарус, глядя, как свита новоявленного „родственника“ ведет себя за столом. — Эти — утоляют голод. Мои придворные — жрут. Эти — пьют кобылье молоко. А мои вассалы — упиваются вином. Эти следят за каждым сказанным словом, а делирийцы, упившись, вообще перестают соображать… И ведь дело не в поминках…»
Дело действительно было не в поминках — подняв за посмертие сестры три или четыре кубка, Равсарский Тур посчитал свой долг перед усопшей выполненным и вспомнил о новом, взятом на себя только что.
— Скажи, брат, а у тебя есть враги? Не те овцы, которым ты рвешь глотки походя, не останавливаясь, а такие, с которыми не зазорно скрестить меч?
Молниеносный отставил в сторону свой кубок, обмакнул губы куском выбеленного полотна и кивнул:
— Да, есть…
— Как их имена? — прищурился равсар.
— У них нет имен… — точно следуя инструкциям графа Игрена, король гордо расправил плечи и слегка задрал подбородок: — Только прозвища. Утерс Молчаливый, Утерс Неустрашимый, Утерс Законник…
— Достойные враги… — восхитился Тур. — Тебе есть чем гордиться, брат! Как говорят у нас в горах, имя врага говорит о воине больше, чем имя друга…
— Я слышал эту поговорку… — кивнул Иарус. — Тот, кто это сказал, был мудрым человеком…
— Скажи, брат, а ты не будешь против, если я возьму на себя этот твой ардат?
Монарх мысленно повторил нужную фразу, выдержал небольшую паузу и пожал плечами:
— Мой дом — твой дом… Моя кровь — твоя кровь… Мои враги — твои враги…
— Хейя!!! — От слитного рева равсаров из окон чуть не повылетали витражи, а одна из подавальщиц от страха выронила из рук поднос с жареными перепелами.
— Скажи, а где находится их родовое гнездо? — удивленно покосившись на до смерти перепуганную девушку, спросил Тур.
— В самой середине Ледяного хребта… В долине Красной Скалы…
— Они горцы? — искренне удивился равсар.
Иарус кивнул.
— Что ж… Тем интереснее будет наша охота…
Глава 4
Аурон Утерс, граф Вэлш
Разбег, толчок, несколько мгновений полета — и я с разгону влетаю в ледяную воду озера с забавным названием Русалочье Царство. И, выдохнув из легких весь воздух, опускаюсь на илистое дно. А потом принимаюсь считать удары сердца.
Десять… двадцать… тридцать… сорок… — время тянется медленно, как еловая смола. Стук сердца становится все чаще и громче, в груди начинает жечь от недостатка воздуха, а русалки все не появляются: видимо, я для них либо слишком молод, либо слишком трезв, либо слишком жилист. Досчитываю до двухсот, потом в последний раз вглядываюсь в темную, почти черную толщу воды, и, с силой оттолкнувшись от дна, устремляюсь вверх, к поверхности, разделяющей царство русалок с миром, в котором живем мы, люди…