— Ага, ваша светлость! Если день не задался…
— …то вечером жди беды… — поддакнул ему я. — Правда?
— Правда…
— Вот и я так думаю… — я по пинал ногой ни в чем не повинное колесо и… холодно улыбнулся: — Как ты думаешь, по двадцать плетей за каждую 'случайную' поломку — это не чересчур?
— Э-э-э… что, ваша светлость?
— Я спрашиваю, шестьдесят плетей для тебя не многовато? Или подождать, пока ты заработаешь сотню?
Возница смертельно побледнел:
— За что, ваша светлость?
— За преданность своим хозяевам… И за попытку помешать мне доставить их к его величеству королю…
— Я… это…
— Старался… — кивнул я. — Молодец. Ты сделал все, что мог. А теперь слушай меня внимательно: максимум через шесть дней барон Квайст и его супруга окажутся в Арнорде. Даже если для этого мне придется заставить их передвигаться пешком. Так что твоя 'помощь' им только повредит…
— Пешком? — у возницы отвалилась челюсть. — Ее милость — и пешком?
— Да… — кивнул я. — Или у тебя есть сомнения, что я, Утерс, сдержу свое слово?
— Н-нет, ваша светлость… — помрачнел возница. Потом затравленно посмотрел куда-то сквозь карету и вздохнул: — Я все понял… Этого больше не повторится…
— Вот и хорошо… — кивнул я. — Ночевать мы будем в Полесье, так что, как починишь карету, гони ее туда…
— А…
— А ее милость с бароном Самедом доедут до него верхом…
…Мда. Уже часа через два, задолго до того, как мы подъехали к Полесью, я начал понимать причины, заставившие Размазню прятаться от жены в винных погребах. Леди Майянка была невыносима. Ни в малых количествах, ни в больших. Ее раздражало все — 'кляча, на которой она вынуждена ехать', седло, пошитое 'невесть кем и невесть как', пыль, поднимающаяся из-под копыт лошадей дозорных, затягивающие небо облака и даже легкий ветерок, дующий 'прямо в правое ухо'. Даже в присутствии меня, человека, арестовавшего ее и ее супруга, баронесса умудрялась истерить практически без остановок.
А еще она всячески пыталась замедлить наше передвижение. Сначала — жалуясь на то, что от 'такой посадки' у нее устает поясница, а потом — заботой о 'бедной лошадке' и постоянными остановками по нужде.
'Застудилась, наверное…' — очередной раз возвращаясь из десятиминутной отлучки за придорожные кусты, вздохнула она. И затравленно посмотрела на сопровождавшую ее наперсницу.
Желчная старая тетка по имени Веномия сокрушенно кивнула головой и мрачно пробормотала, что такую простуду лучше лечить в постели…
…Вылечить занедужившую баронессу удалось без всяких проблем. Даже не возвращаясь в ее имение. Для этого мне пришлось проехать мимо поворота к постоялому двору 'Стол у дороги', и в ответ на удивленное восклицание леди Майянки сообщить, что ночевать мы будем только в Полесье. Сколько времени бы не пришлось до него добираться.
Еще пара распоряжений, данных мною Воско Игле, ввергли баронессу в состояние ступора: узнав, что выезд из Полесья я планирую за час до рассвета, и, представив, сколько времени ей останется на сон при такой скорости передвижения, она ненадолго заткнулась, и… предпочла вылечиться. От всех недомоганий сразу. За исключением, разве что, стервозности…
…Вторую попытку замедлить наше передвижение леди Майянка предприняла с утра. Послав ко мне свою наперсницу с сообщением, что занедужила и изволит почивать. Выслушав крайне эмоциональное сообщение служанки, я вздохнул, буркнул, что так и знал, и приказал Рыжему Лису срочно найти Молота.
Лис мгновенно вылетел в коридор, а я, вытащив из ножен кинжал, пододвинул к себе пару новых нательных рубах. И, развернув верхнюю, принялся деловито отрезать от нее кружевной воротник.
Понять, зачем я уродую еще не надеванную вещь, Веномия не смогла, и удивленно вытаращила глаза.
В это время в дверь постучали, и на пороге возник запыхавшийся Молот:
— Звали, ваша светлость?
Я кивнул:
— Ну, и что там с колодой?
— Нашли, ваша светлость! В третьем доме, у мясника… Грязная, правда… Но ничего — ее сейчас отмывают, и эдак через полчаса все будет готово…
— Молодец… — буркнул я, и, повернувшись к Веномии, бросил ей изуродованную рубашку:
— Сложи ее поаккуратнее… А то помялась…
Выполнив мою просьбу, служанка снова превратилась в соляной столб. До тех пор, пока я не закончил со второй:
— Сложи и эту, а потом отнеси их своим хозяевам. Как проснутся — пусть сразу и одевают…
В оценке умственных способностей старой змеи я не ошибся — сложив два и два, она мгновенно побледнела, и, сглотнув подступивший к горлу комок, пролепетала:
— Простите, ваша светлость, но зачем?
— Как ты понимаешь, должность Указующего Перста его величества — это не столько права, сколько обязанности… — вздохнул я. — Увы, оценив скорость нашего передвижения, я пришел к выводу, что раньше, чем через десять-двенадцать дней мы до Арнорда не доберемся. А такого количества времени у меня нет: если я прибуду в столицу позже, чем через пять, я гарантированно не успею выполнить все то, что обещал королю Вильфорду. Нарушить данное слово я не могу, поэтому вынужден воспользоваться правом карать…
— Правом… что? — побледнев еще сильнее, выдохнула служанка.
— Карать… Ну, наказывать… — хмуро буркнул я. — В принципе, какая разница, кто вынесет приговор, я или Королевский суд? Уложение — одно, значит, решая судьбу твоих хозяев, и я, и судьи будем руководствоваться одними и теми же статьями. Соответственно, если в рассмотрение дела не вмешается его величество, барон Самед и леди Майянка отправятся на эшафот. Получается, что особой необходимости везти их в столицу нет…
— Как это нет? — взвыла Веномия. — Вы же сами сказали, что король Вильфорд может вмешаться?
— Может… Если сочтет раскаяние твоих хозяев искренним, и если за них попросят люди, к мнению которых он прислушивается…
— Вот! Значит, необходимость есть!
— Да нету! — раздраженно воскликнул я. — Если бы они раскаивались, то мчались бы к королю, забыв про еду и сон. А они 'занедужили и изволят почивать'… Так что давай, неси… И не расстраивайся так — рука у меня легкая, они уйдут из жизни быстро. И почти безболезненно…
…Через трое суток я напрочь забыл, что такое привалы — 'глубоко раскаивающиеся' Квайсты отослали карету в имение, а сами предпочли путешествовать налегке. Одвуконь. И путешествовать так, что давались диву даже мои, ко всему привычные, воины.
Просыпаясь ни свет, ни заря, барон с баронессой неслись на конюшню, чтобы лично приказать конюхам седлать лошадей. А потом метались рядом с ними все то время, которое я и мои люди тратили на умывание, туалет и завтрак. Потом первыми запрыгивали в седло и вылетали со двора, чтобы спешиться только во время смены коня на заводного…
Чудеса выносливости, которые проявляли Размазня и его супруга, восхищали всех, кроме наперсницы баронессы: после дня безумной скачки немолодая, в общем-то, женщина сползала коня на грани потери сознания. И доползала до выделенной ей комнатушки чуть ли не на четвереньках. Впрочем, хозяйку ее самочувствие почти не интересовало: увидев, что я поворачиваю коня к очередному постоялому двору, она пришпоривала свою лошадь, и, поравнявшись со мной, принималась возмущенно интересоваться, чем вызвана необходимость останавливаться на ночлег в такой ранний час. А потом, выслушав мои аргументы, принималась довольно убедительно возмущаться…