Не желая никого видеть, он уехал на дачу и там с разряженным мобильником затаился. Лишь от одного человека не дано было ему избавиться, – от самого себя. Гулевский знавал боль, но не было хуже этой душевной, корёжащей муки.
Попытался приглушить тоску спиртным. Не помогло. Водка лишь добавляла хмари. Он перестал топить печь. Просто сидел в морозной избе, укутанный в плед, раскачиваясь в кресле-качалке, с рефлектором в ногах. Утонув в безысходности.
На третий день приехала Маргарита. Груженная сумками, ворвалась она с мороза и – будто споткнулась. Гулевский поймал потрясение в её глазах и понял его. Вместо ловкого, ухоженного, крепкого любовника увидела она перед собой одутловатого, в серебристой щетине старика со слезящимися пустыми глазами. Двадцатипятилетняя женщина вдруг прозрела в будущем муже неопрятного, убогого старца. Ужас отобразился на лице Маргариты.
Она тут же оправилась. Заглаживая неловкость, принялась хлопотать: выкладывать продукты, разжигать печь, ухватилась за веник.
Но главное меж ними случилось в ту секунду, когда пересеклись взгляды. И этого было не изменить.
Гулевский прокашлялся.
– Уезжай, Марго, – выдохнул он.
– Гонишь?! – не поверила она.
Он кивнул, – сил лукавить не было.
– Мне сейчас никто не поможет, – кое-как объяснился Гулевский.
– И, пожалуйста, проследи, чтоб никто другой… Ни под каким предлогом.
Маргарита переменилась в лице, но согласно кивнула. Не пререкаясь, оделась и вернулась на станцию.
Лишь на другой день Гулевский сообразил, что уходить ей было некуда. Приехала она под ночь и ушла в ночь. А значит, проторчала до утра на морозной платформе в ожидании первой электрички.
Но это было после. А в тот миг, глядя ей вслед, с удивлением обнаружил, что и в самом деле не хочет, чтоб она была рядом.
Еще через неделю в промозглую дачу ввалился Стремянный.
Стремянный, как до него Маргарита, поразился, как за какой-то десяток дней ушла жизнь из бодрого, переполненного целями и планами энеджайзера.
– Здорово, затворник, – бодренько поздоровался он с порога. – Не довольно ли в скиту пребывать?
Остановил ногой движение качалки, носком оттолкнул подкатившуюся бутылку из-под водки. Гулевский поднял больные глаза.
– Женька! – выдохнул он. – Если б ты знал…
– Знаю. Я видел эти книги и надписи. Ещё… до того видел.
– И ты – понял?! Ведь он же меня перед другими придумывал. Придумывал нормального отца, которого был лишен!.. – взрыднул Гулевский.
Стремянный нахмурился. Оба помнили, что не раз и не два именно с этим пытался он достучаться до товарища и всякий раз пасовал перед брезгливым высокомерием.
– Как же печёт! – Гулевский ухватил руку друга, прижал к груди, будто тот и впрямь мог ощутить пылающий в теле жар.
– Что ж теперь, схиму принять? – буркнул Стремянный, отводя глаза. – Как раз напротив, Илья Викторович, настала пора действовать. Восстановить, чтоб по справедливости… Ты насчет обстоятельств гибели выяснял?
Гулевский не сразу понял, о чём ему говорят.
– Чего там выяснять? Очнется Вадим Седых. Покажет, в каком ларьке эту «паленку» купили. Ну, привлекут торгаша. Котьке-то что с того?
– Котьке, может, и ничего. Хотя как поглядеть… А для нас важно.
Гулевский обозначил вялое движение.
– Костю убили, – отчеканил Стремянный.
– Конечно, убили, – тускло согласился Гулевский. – Хотя по квалификации – это неумышленное, повлекшее…
Он встрепенулся:
– Что ты хочешь этим сказать?!..
– Убийство, Илюха, в хрустальной чистоте. Ты бы и сам сообразил, если б не впал в мировую скорбь. Случайное отравление некачественным спиртным я отмел сразу. От дверей компании отошли два здоровых парня, почти трезвых… Из ресторана тоже уходили слегка подвыпившими. А через какие-то сорок минут оба как снопы посыпались!
– Откуда знаешь, что слегка подвыпившие? Установили, что за ресторан?!
Стремянный отрицательно покачал головой. Принялся делиться информацией.
Со слов Костиной невесты, Валентины, где-то за час до установленного времени смерти Кости, он позвонил ей и сказал, что выезжает домой. Голос, по её словам, был трезвым. Значит, если «паленку» и впрямь подсунули, то именно в ресторане. Причем перед самым уходом. Кроме того, Котька вообще никогда в лоскутьё не надирался. А вот что по-настоящему непонятно, отчего Костю и Вадима потянуло к чёрту на кулички, – аж в «Лоськово». Офис компании находится в районе Белорусского вокзала – на улице Правды. Жили оба по ветке в сторону Речного вокзала. На том, чтоб добавить, настоял, если верить сослуживцам, неугомонный Вадим. Но для того, чтоб накатить по сто пятьдесят на посошок, вовсе не обязательно тащиться полчаса на метро, – в районе Ленинградского проспекта хватает своих забегаловок.