- Я попробовал поставить себя на место тех, кто планирует эту маленькую победоносную войну, и пришел вот к каким выводам: во-первых, в ближайшие дни следует ожидать попыток убийства начальника Пограничной стражи, возможно - тысячников и сотников Алой и Белой тысячи. А так же диверсий в расположении этих подразделений...
- Кроме того, я уверен, что повторится покушение на меня, - в унисон ему пробурчал граф Ранмарк. - А еще они попытаются убрать ее и тех, кто в случае моей гибели сможет командовать армией королевства...
- Угу... - кивнул начальник Тайной канцелярии. - Но это не самое страшное: я не исключаю возможности покушения на его величество Бадинета, или кого-то из его сыновей...
- Тогда, для полного счастья, вам надо вспомнить еще и про себя...
- Про себя я и не забывал... - криво усмехнулся граф Дартэн. - Сегодняшнюю ночь я провел во дворце. А к вам приехал в сопровождении двадцати воинов, в карете, изнутри обшитой листами железа...
- Правильно... А я... имел глупость вас не слушать... - с болью в голосе произнес коннетабль и снова заскрипел зубами: - И, дурея от самолюбования, утверждал, что мой дом охраняют одни из лучших воинов королевства...
- Если мои подозрения верны, то против них действовали тоже далеко не худшие... - вздохнул Дартэн Ратский. - Так что... В общем, вернуть прошлое нельзя. Зато можно отомстить...
- Можно... И даже нужно...
- Для того чтобы предотвратить то, что я только что описал, и, заодно, отомстить, мне нужна информация...
Граф Ранмарк пожал плечами и криво усмехнулся:
- Я не собираюсь повторять свои ошибки. И скрывать от вас информацию - тоже: сейчас не время для междоусобиц. Что именно вы хотели бы знать?
- Чем закончилась погоня за убийцами?
- Моим людям удалось догнать тех, кто... убил моего сына. Двоих - зарубили. Один попытался уйти вплавь, и получил арбалетный болт в голову...
- А остальные? - не сдержавшись, воскликнул граф Дартэн.
- Взяли троих. Один из них - не жилец, и уже должен был умереть. Двое оставшихся - ранены, но сравнительно легко. Я отправил за ними еще три десятка солдат...
- Зачем? Что, ваши воины не смогли бы провезти двух пленных через два-три квартала? Какой смысл был посылать гонца?
Коннетабль сделал паузу, видимо, решая, стоит ли озвучивать какую-то информацию, а потом горько усмехнулся:
- Простите, граф, привычка! Я не привык признаваться в своих слабостях или ошибках. В общем, эти шестеро оказались отменными рубаками. И умудрились зарубить шестнадцать человек из двадцати, посланных за ними...
- Ого!
- Вот вам и 'ого'... Двое их тех троих, которые остались охранять пленных, не в состоянии передвигаться. А третий 'всего лишь' лишился левой руки...
- Тогда я не понимаю, почему посыльный не попросил у меня помощи! - разозлился граф Ратский. - А если бы у них были сообщники?
- Он решил, что вы утащите пленных в свою Башню. А, значит, я не смогу... посмотреть в глаза тем, кто... убил моего сына...
- Ясно... - справившись с гневом, буркнул начальник Тайной канцелярии. И, посмотрев на своего собеседника, добавил: - Если бы вы знали, граф, как вредит моей работе это извечное соперничество...
- Знаю... - усмехнулся коннетабль. Потом встал со своего кресла и метнулся к окну: - А вот, кажется, и они... Кстати, граф, вы не будете против, если допрашивать пленных мы будем в моем пыточном подвале?
...Струя воды, хлынувшая из ведра, обрушилась на голову потерявшего сознание мужчины и заставила его прийти в себя. А через мгновение в его глазах запульсировала боль.
- Ну что, готов говорить? - рыкнул палач. И, увидев, что пленный прикрыл глаза, вцепился в 'грушу ': - Знаешь, что это такое?
- Во-первых, он ее не видит... Во-вторых, ты опять торопишься... - разозлился граф Гайос. - Если умрет хотя бы один из пленных, то я прикажу содрать с тебя кожу... Ясно?
- Простите, ваша светлость! - побледнев, как полотно, залепетал заплечных дел мастер. - Просто он... э-э-э... еще молчит... В общем, я сначала займусь его пальцами...
Коннетабль пожал плечами:
- Можно и пальцами...
Палач резво метнулся к столику с инструментами и вцепился в маленький топорик-резак. Потом вернулся к пленному и потряс перед ним раздвоенным лезвием выщербленного от долгого применения инструмента: