И когда бабушка Клава впала в маразм и решила что я её маленький Егорка, она, скорей-всего, думала что рассказывает мне про сокровища впервые. Да, впервые. Она раза четыре так делала, посвящала меня в тайну как в первый раз. И я понял, что история не придуманная. Клавдия Николаевна ненавидела советскую власть за отца и деда, но всю жизнь притворялась и делала вид, что поддерживает.
– Очевидно, она и российскую власть невзлюбила после Чечни.
– Я думаю! Но меня она видела ребенком советских времён. И все время повторяла: «Найди дедов клад чтоб проклятому государству не досталось! Выкопай его и спрячь до лучших времён. Там, глядишь, и американцы раздавят эту красную гадину, и заживёшь ты как у Христа за пазухой». Мечтала она об этом, видать, всю свою жизнь.
– А ты, я погляжу, не дурак! Хоть и не Егорка, а последнюю волю старушки решил исполнить. – Максим восхищенно развёл руками. – По такому случаю, не грех налить по-новой. Тем более, спор ты выиграл – история меня заинтересовала.
Обновив стаканчики, Макс закурил.
– А этот «Аурум» показывает вес клада?
– Ой, он много чего показывает! Настраивается на любой металл, показывает глубину, предполагаемый вес и размер, объём занимаемой площади. Куча настроек фильтрации мусора, подавление звуков, сменный аккумулятор, интуитивно понятный интерфейс. Короче, мечта, а не металлоискатель! Судя по бабушкиному рассказу, дед Степан зарыл клад просто в могилу, не вскрывая гроб. Да и зачем ему это? Он же надеялся вскоре его забрать… Так что копать глубоко не придется. Найдем могилу, и сокровища у нас в кармане!
– Искать придется ночью. Смоленское кладбище оживленное место. Там часовенка Ксении Блаженной находится. Это христианская святая…
– Да знаю я! – Счастливо отмахнулся Адилбек. – Я теперь про это кладбище больше других знаю, перечитал гору инфы в интернете. – Там даже ходить не страшно – центральная аллея освещена как проспект.
– Но мы-то пойдем не по центральной аллее. Выяснил где там наиболее старые захоронения?
– Даже скачал план. И одежду заготовил, и фонарик. Всё лежит дома, включая сапёрную лопату.
– Ну, молодец! Значит так… Если я завтра «заболею» и не выйду на работу, мы…
– Мы едем за металлоискателем!
Азарт охватил ребят. С горящими глазами, перебивая друг-друга и выкрикивая тосты, они незаметно приговорили весь коньяк, и вырубились глубокой ночью – пьяные и совершенно счастливые.
***
На рассвете Максима разбудил настойчивый стук в дверь. Тарабанили несильно, но монотонно, и явно не собирались прекращать.
Выматерившись, Макс сонно сполз с дивана, обернулся на спящего на другом краю Адила и поспешил накрыть его пледом, доселе, валявшимся на полу.
– Какой дебил… – пробормотал юноша, отпирая замок. За дверью в коридоре, в инвалидной коляске сидел худенький бледный мальчуган с ёжиком бесцветных волос на голове и нездоровыми темными кругами вокруг глаз. Матерная террада застряла в горле, и Максим недоуменно захлопал ресницами.
– Ты кто? – прошептал он, пытаясь вспомнить, был ли такой жилец здесь ранее? Впрочем, в восьмикомнатной коммуналке незнакомым лицам удивляться не приходится.
– Вы слишком шумели, – едва слышно промяукал колясочник, – поэтому я приехал кое-что вам показать.
Инвалид развернул коляску и покатился по длинному коридору в сторону огромного старого зеркала, располагавшегося у самой входной двери на крошечном пятачке прихожей.
«Что за на…» – подумал Макс обескураженно, но последовал за странным визитером.
– Эй! Стой!
Инвалид притормозил прямо у зеркала, повернул коляску к нему, дождался когда подоспеет Максим, и молча кивнул на отражение. Макс по инерции посмотрел в направлении кивка, и волосы на его голове встали дыбом: он в одиночестве стоял по ту сторону зазеркалья, один, без провожатого!
– Ээээээ… – он видел как его глаза расширяются от ужаса, и рот застыл в немом вопле. Но хуже всего, что ЕГО отражение начало жить своей собственной жизнью. Зазеркальный Макс в одно мгновение постарел и ссутулился. Но это не была натуральная старость. Лицо двойника исказила тупая, совершенно дебильная гримаса отстраненности и безразличия. Изо рта потекли слюни, вывалился язык, руки безвольно болтались словно тряпичные.