— А… — Фрэнк хотел что-то сказать, но осекся.
Вот в чем дело… Вот откуда слухи о бессмертии элиты: были ведь покушения и на консула, и на других — теракты, взрывы, стрельба, — но они снова появлялись на публике, как ни в чем не бывало… Выходит, чтобы убить кого-то из них, стрелять нужно только в голову.
И странная скованность движений оникса получила объяснение: он ведь в самом деле после реабилитации. Сам Фрэнк первые часы после пересадки сознания тоже с трудом справлялся с новым телом…
Ну а дальше все просто: руководство Фрэнка (то есть Реджи) старалось не складывать все яйца в один контейнер. Поставщик-Данн отработал свое и должен был исчезнуть, а поставку новой технологии решили попытаться продавить через Фрэнка. Левая рука в лучших традициях не знала, что делает правая, и Шейн никак не мог опознать Данна. Тот же сразу насторожился, услышав что-то памятное, видимо, по последней беседе с партнерами.
— Вижу, у вас сложилась достаточно ясная картина происходящего, — сказал оникс, оценив выражение его лица.
— Думаю, да. Полагаю, мне следует принести Шейну свои извинения и отказаться от работы с ним.
— Нет, зачем же? — удивился Данн.
— А не вы ли сказали, цитирую: «дальнейшее ваше вовлечение в работу с этим человеком может стать для вас смертным приговором»?
— У вас прекрасная память, господин Астор, но не следует понимать всё слишком буквально, — улыбнулся оникс. — Конечно же, с Шейном стоит заключить сделку.
— Но только под вашим чутким руководством?
— Именно так. У вас есть какие-то возражения?
— Нет, — ответил Фрэнк, потому что другого ответа не предполагалось. Он вообще считал, что легко отделался. — В таком случае, господин Данн, жду ваших инструкций.
— Я их обеспечу, — кивнул оникс, помолчал, перебирая длинные узкие листья на ветке какого-то растения. — Господин Астор, раз уж мы с вами так мило прогуливаемся и беседуем, может, позволите личный вопрос?
— Конечно.
— Каково это — жить в чужом теле?
Фрэнк оцепенел. Это было омерзительное чувство — ноги сделались ватными, сердце провалилось, перехватило дыхание… Он все же нашел в себе силы ответить:
— Полагаю, вам виднее, господин Данн.
— Отнюдь. Это, — оникс повернулся, встряхнул головой, — моё тело, выращенное и адаптированное под меня лично. А вот тело Фрэнсиса Астора принадлежит не вам. Конечно, вы с ним сжились за столько лет, но поначалу ощущения должны были быть интересными, верно?
Фрэнк промолчал.
— Ту технологию переноса сознания тоже продал внешникам я, — добавил Данн. — Она вышла крайне неудачной, но они вцепились в нее из-за кажущейся простоты и дешевизны. Боюсь, вы единственный выживший после экспериментов, и не удивлюсь, если заметную роль в вашем везении сыграло тело реципиента. Люди Амои все-таки более совершенны, чем ваши соотечественники.
— Господин Данн, я не понимаю…
— Вы всё понимаете, — оникс подался чуть ближе. Голубые глаза гипнотизировали. — Вы полагаете, исчезновение Фрэнсиса Астора во время увеселительной поездки прошло незамеченным? На его странности, возникшие после возвращения, никто не обратил внимания? Это ведь Амои…
Фрэнк молчал.
Если они с самого начала подозревали… и каким-то образом убедились… Почему позволили ему жить чужой жизнью? Работать на Амои и на Федерацию?
— Вы же идеальный двойной агент, — сказал Данн, словно прочитав его мысли. — Не пришлось ничего выдумывать, вас подали нам на серебряном блюде. А вам, как мы заметили, понравилось быть гражданином Амои, не так ли? Ограничение свободы — не такая уж большая плата за приобретаемые блага, господин Астор, или вы не согласны?
Фрэнк не нашелся с ответом. Что он мог сказать? Что в самом деле прижился на Амои? Что никогда не получил бы ничего подобного в своей прежней жизни? А взамен отдал всего ничего…
— Можете не отвечать, господин Астор, — добавил оникс, — и ни о чем не спрашивать. Мы наблюдали за вами с момента вашего появления и можем сказать, что вы стали в большей степени амойцем, чем те, кто здесь родился и вырос. Так в самом деле уверуешь в переселение душ! Тем более что технически оно действительно состоялось. Может быть, ту методику все-таки стоит доработать… но это решать не мне, а господину Аму.