При мысли о клирике Юнуши улыбнулась, но тут же заявила:
— Никаких охранников, никаких лекарей. Я хочу уметь сама постоять за себя.
— Тогда миледи никак не обойтись без нормального щита, — с этими словами Ирас забрал из рук женщины круглый щит и вручил ей другой: тяжелый, прямоугольный, раскрашенный на манер шахматной доски.
Огромного труда стоило гномке держать на весу эту махину.
— Очень тяжело? — поинтересовался Ирас.
— Терпимо, — выдавила Юнуши, понимая, что ее настоящие занятия как раз сейчас и начались: с того самого момента, как перестали приносить ей удовольствие.
— Вот и отлично, — невозмутимо сказал Ирас, — потому что настоящий металлический щит будет в разы тяжелее. А этот, деревянный, хоть и прост, но зато закрывает Вас целиком, и до Вас теперь не так-то просто добраться. К тому же в случае необходимости им можно будет оглушить противника.
— Не уверена, что смогу нанести этой громадиной хоть какой-то удар — удержать бы, — сжав зубы, пробормотала гномка.
— Тогда берите молот, — посоветовал ей новоиспеченный мастер.
— И ты научишь меня оглушать противника?
Ирас кивнул.
Юнуши, отложив в сторону огромный щит, с хитрой ухмылкой подошла к груде мечей и вытащила из-под них небольшой железный молоток. Приказав унести все остальное, Ирас с нескрываемым энтузиазмом принялся показывать графине основные удары молотом, которые можно нанести противнику.
Через месяц тренировок графиня разносила деревянные чучела с такой легкостью, словно они были сделаны из прутиков и ваты. Молоток отлично подошел маленькой гномке, и Ирас вновь вложил в ее руку щит, чтобы обучить технике защиты от ударов и выстрелов. Левая рука, отягощенная щитом, долго не желала слушаться хозяйку. Юнуши злилась, когда ей не удавалось отразить простейшие удары учителя. Она топала ногами и кричала на охранников. Но Ирас знал, что графиня жаждала учиться. Он был терпелив и поощрял гномку всякий раз, когда она, остыв и отдышавшись, вновь и вновь поднимала с заснеженной арены растрескавшийся щит.
— Мы можем закончить на сегодня, если миледи желает, — каждый раз предлагал Ирас. И каждый раз гномка отвечала ему уверенным отказом и снова и снова вставала в стойку, пытаясь угадать движение меча своего мастера.
Ирас не мог не удивляться настойчивости и упорству графини. Она приходила на тренировки в каждый назначенный день, в метель и лютый мороз, и один раз даже объявилась на площадке вся простуженная и без сил. Несмотря на все ее заверения, что занятие состоится, и это не просьба, а приказ, после пятого чиха Ирас убедил-таки графиню взять пару дней отдыха. Несмотря на возражения охранников, Юнуши под руку с тренером отправилась на кухню, чтобы попросить у кухарки пряного чая и меда.
Ирасу привычно было сидеть в темном низком помещении кухни за массивным прямоугольным дубовым столом. Непривычным было то, что, забравшись на стул с ногами, напротив него сидела, укутанная в плед, маленькая графиня и, ласково глядя на учителя, попивала свой дымящийся чай. За ее спиной стояли два охранника.
— Да вы тоже садитесь, — предложила она им, но те, как неживые, продолжили стоять по стойке смирно, сверля воина глазами.
— Ты никогда не рассказывал, как ты убил свою первую жертву, — хриплым голосом обратилась гномка к своему мастеру, продолжая сжимать кружку в маленьких замерзших ручках.
— В этом нет ничего необычного, — Ирасу неловко было беседовать с графиней под столь строгим надзором караульных: он чувствовал себя как на допросе.
Видно было, что и Юнуши желала бы избавиться от надоедливых опекунов, но графиня никак не могла оспаривать приказы своего супруга, а тот ни на секунду не велел оставлять жену наедине с ее учителем-диссидентом. Желая расположить собеседника к разговору, Юнуши попросила присоединившуюся к ним вскоре Алис налить чаю и ее дорогому мастеру, и когда после неоднократного отказа Ирас все же отхлебнул из чашки горячего пряного напитка, Юнуши вновь настойчиво попросила его рассказать о начале своей военной истории.
— Над моими похождениями ты, Ирас, уже посмеялся. Будет справедливо, если теперь ты позволишь и нам с Алис похихикать над твоим рассказом. Ведь когда-то было время — и ты взял нож в руки в первый раз.
— Меч, — уточнил Ирас. — Мой отец был паладином, и я с детства грезил о том, как смогу взять в руки меч. Тогда мы жили в небольшой деревушке под Руном, которой заправляла семья ван Хельманов.
— Лес Мертвых, — пробормотала Юнуши, а эльфийка непроизвольно поежилась.
— Да, после печальных событий вся деревня была уничтожена, а ее жители, поднятые из могил проклятыми колдунами, обратились в страшных вурдалаков[1]. Но во времена моего детства деревней заправлял ван Хельман — отец, и я знал его сына Эльхальдера, который был лишь на пару лет старше меня. Наша деревня снабжала Рун дичью и древесиной. Лишь одна напасть не давала никому покоя: с древних пор, еще до покорения севера императором Шунайманом, здесь уже обитали племена людей, пришедшие сюда на заре времен. Но эти племена были дикими, не знавшими ничего святого. Со временем они утратили речь, стали употреблять в пищу сырое мясо и начали приносить своему лесному богу кровавые жертвы. И это продолжилось даже тогда, когда ван Хельманы основали под Руном первое людское поселение более двух столетий назад и попытались очистить лес от жертвопоклонников. Так, и во времена моего детства эти твари порой совершали набеги на деревню и уносили скот и даже детей. Мой отец всю жизнь посвятил борьбе с этими монстрами. Мне было тринадцать, когда они поймали в лесу одного из этих уродцев. Отец отвел меня в чащу, где к дереву было привязано существо, отдаленно напоминавшее человека. У него были две руки и две ноги, как у нас, но кожа его была вся поражена какой-то болезнью. Он был лыс и весь в ритуальных шрамах, а зубы… зубы у этой твари были острые, словно сточенные, и люди отца, я помню, велели мне держаться от него на расстоянии, чтобы он не смог меня укусить. Из одежды на нем были какие-то кожаные лохмотья с остатками разложившейся плоти, а на груди висел медальон — и я на всю жизнь запомнил это страшное украшение, верхнюю часть черепа младенца. Я безумно захотел тогда уничтожить эту тварь, и отец сказал, что для этого меня и привел: чтобы я стал мужчиной. Он дал мне гладий — недлинный широкий меч. Я помню, как мягко он лег мне в руку. Я приблизился к уродцу на расстояние метра, а тот без всякого страха в глазах извивался передо мной. Истирая спину в кровь о кору дерева, к которому был намертво примотан, монстр грозно щелкнул желтыми острыми зубами. Я заколебался. «Эти твари нападают на нашу деревню испокон веку, — сказал тогда отец, — они уводят наш скот, но они не едят его, а высасывают кровь, пока животное умирает в муках. Они воруют наших детей. Ты помнишь Пенинну и ее маленького сына, который появился на свет пару месяцев назад?» Я помнил, что женщину нашли мертвой в хижине, а мальчика и след простыл. Я в ужасе взглянул на украшение, висящее на шее у твари, а потом на отца. Тот кивнул. Тут же, с силой сжав меч, я всунул его в живот этому исчадию ада по самую рукоять. Меч вошел мягко, прорвав тонкую нарывающую кожу гуманоида, и жидкая кровь потекла по моей руке. Одним движением я распорол его брюхо, и из этого монстра вывалилось все, что составляло его мерзкую сущность. Но самым страшным для меня в этом всем было то, что эта тварь, этот монстр не стонал и не плакал: он смотрел на меня налитыми кровью глазами и до самой своей смерти давился смехом.
Юнуши, еще в начале рассказа поднеся ко рту кружку, так и не решилась сделать глоток. Побледневшая эльфийка опустилась на табуретку. Охранники, переглянувшись, продолжили смирно стоять, но уже с более мрачными лицами.
— Значит, ты пошел по стопам отца и стал паладином? — придя в себя, уточнила графиня. — Он сам тебя учил?
— Мой отец умер в битве двух королевств, защищая короля Юстава[2], позволяя ему отступить после того, как король Рауль[3] с многотысячной армией пришел на подмогу ослабевшему Орену[4]. Мне тогда как раз исполнилось двадцать, а через год от болезни умерла и мать, — невозмутимо отчеканил Ирас.