Тере умолкла, и я тоже хранил молчание. Я пребывал в смятении, и у меня не было желания спорить с ней. Хотелось как можно скорее отделаться от нее, чтобы она не успела пустить в ход одну из своих уловок, которая могла сделать меня уязвимым и заставить согласиться на просьбу Сарко. Я уселся в кресло рядом с Тере: она по-прежнему сидела на диване, глядя на меня выжидающе и почти спокойно. «Послушай, Тере, — произнес я. — Я скажу тебе правду. Я сыт по горло этой историей. Сыт по горло Сарко и тобой. Вами обоими. Вы обманули меня тогда, в юности, и снова обманули сейчас. Думаешь, я ничего не понимаю? Считаешь меня идиотом? Сарко прав: я был кретином и недоумком и выставил себя на посмешище, позволив себя использовать. Мне слишком многое пришлось пережить. Я тебя любил, и мне было очень больно, когда ты меня бросила. Не хочу больше страдать. Конец истории. Не желаю иметь с тобой ничего общего. Ни с тобой, ни с Сарко. И не проси меня снова стать его адвокатом, я не соглашусь. Я не хочу ничего знать о Сарко. И если бы у тебя было хоть немного соображения, ты бы сделала то же самое. Тебя он тоже держит за идиотку и использует. Разве ты не поняла, что он законченный мерзавец и псих, помешанный на собственной славе?» Тере погладила свою родинку возле носа и опустила голову. Я продолжал ругать их с Сарко, все сильнее возмущаясь. Сыпал проклятиями до тех пор, пока не услышал, как Тере что-то пробормотала себе под нос. Я замолчал, и она повторила: «Он мой брат». В комнате воцарилась тишина. Я прекрасно расслышал эти слова, однако переспросил: «Что ты сказала?» Тере подняла голову: в ее зеленых глазах была пустота, а на ее лбу прорезались три тонкие морщины. «Он мой брат, — повторила она. — Его отец — мой отец. У нас разные матери, но один отец». Тере вновь погладила пальцем свою родинку возле носа и пожала плечами, словно извиняясь.