И не только на его. Раздраженный сверх меры сэр бродил по двору замка, подобно леопарду в клетке, и все, кто знал суровый норов и тяжкий характер воинственного хозяина, прятались в самых невероятных щелях и щелочках — чтобы только не попасть ему под тяжелую руку. Даже принесший добрую весть о скором появлении Брата Торна с каким-то подходящим целителем сэр Рённ старался держаться подальше от владетеля Шантена.
Поэтому, когда уши обитателей поместья уловили донесшийся из поднебесья ноющий звук движка «Лаланда», облегчение испытал не один только славный сэр. Как только сквозь густую рыжую растительность, покрывавшую добродушную, в общем-то физиономию, сэра, миру явилась счастливая улыбка, двор замка — только что совершенно безлюдный — буквально переполнился всяческой челядью, мастеровыми людьми и парой бестолковых пажей, спешивших наконец беспрепятственно заняться текущими делами. Все они прислушивались к приближающемуся звуку в небесах. Звук этот был хорошо знаком сэру Серафиму — с Братом Торном ему не раз пришлось делить и радостные, и горестные минуты жизни. При активном участии надежного, как верный клинок, «Лаланда». И уж в чем можно было быть уверенным на все сто процентов, так это в том, что просто посмотреть на безжизненного Пришлого Брат не помчится ни по земле, ни по воздуху. Для этого он был слишком серьезным мужчиной.
Процедура встречи Брата Мглы была хорошо отработана. Велев двоим великовозрастным пажам следовать за ним и прихватив по дороге себе в помощь старшего сына, сэр оседлал сивого жеребца и поторопился к предполагаемому месту посадки авиетки. Сэр Рённ поспешил присоединиться к этой маленькой кавалькаде.
Они поспели аккурат вовремя, и сын сэра Серафима — будущий сэр Жанвье — успел проявить признаки хорошего сословного воспитания, помогая по мере сил выбраться из кабины даме — крепко сбитой, миниатюрной китаянке с приятными, но жесткими чертами лица.
— Пожалуй, вы не знакомы... — прогудел Брат Торн, покидая кабину вслед за своей спутницей. — Разрешите, сэр, представить вам госпожу Целительницу.
Целительница приняла знаки глубочайшего почтения как нечто само собой разумеющееся и, не ожидая особых приглашений, двинулась к воротам замка. Сэр Серафим, здбегая то справа, то слева, как мог более толково изъяснял Целительнице суть происшедших событий. Пажи, под руководством Жанвье, принялись усердно разорять неподалеку расположенные стога сена и заваливать им самолетик — на предмет его маскировки. Торн угрюмо подергивал свою коротковатую бороду. Его томили мрачные предчувствия.
Вырванный из лап Шепчущего Племени Пришлый пребывал в глубокой коме. Он неподвижно покоился под шерстяным покрывалом на застеленной белоснежными простынями лежанке, укрытый от посторонних глаз в небольшой светелке в левом крыле замка. Цинь опустила свой сак на каменную табуреточку, поставленную в головах лежанки, а сама наклонилась над своим пациентом, внимательно присматриваясь к каждой его черточке.
Человек этот был высок, сухощав и далеко не стар. Впрочем, точно определить его возраст Торн не взялся бы. Действие «паутинного яда» сильно изменяло внешность человека. Обычно — сильно старило. Пришлый лежал вытянувшись и производил впечатление человека, просто прилегшего отдохнуть. Минутное блаженство от короткого отдыха среди трудов праведных было написано на его осунувшемся лице. Дыхание его можно было заметить, только присмотревшись и прислушавшись очень внимательно. Цинь взяла Пришлого за запястье. Пульс еле прощупывался.
— Вы обрезали паутину, которая на нем оставалась? — скорее констатировала, чем спросила она. — Это очень опасно...
— Я надел самые толстые из кожаных перчаток, что у меня были... — заверил ее сэр. — Правда, потом пришлось спалить их в камине. А клинок я...
— Это было опасно не столько для вас, сэр, — оборвала его Цинь, — сколько для него. — Резкое снятие контакта с этими гифами могло привести к шоку... А вы могли получить только ожог — не сильнее, чем от некоторых здешних трав или от укуса насекомого. Все остальное — предрассудки.
— Выходит, я зря загубил добро, — мрачно заметил владетель Шантена.
— Та-ак... На левой руке — на внешней ее стороне, ближе к кисти — незаживший еще порез... — пробормотала Целительница. — Это он заработал еще там. Откуда он явился к нам. Что у него было при себе? — не обращая внимания на огорчение сэра Серафима в связи с лишением перчаток и неплохого клинка, осведомилась она.
— Мы... Мы не стали осматривать его одежду. Она вся была в проклятой паутине... Вот она — в мешке, на полке... Больше с ним ничего не было. Разве что припрятал по дороге... Но вряд ли...
Цинь сурово, через плечо, глянула на славного сэра.
— Вообще, сэр Серафим, ваше присутствие здесь вовсе не обязательно. Будет лучше, если вы пришлете сюда слугу потолковее, а сами займетесь... Ну, текущими делами.
Сэр намек понял и ретировался с видом оскорбленного достоинства. Торн вопросительно взглянул на Цинь. Та придержала его, прикоснувшись к рукаву бушлата коротким, повелительным движением.
— Вы можете пригодиться, Брат... Как-никак опыт у вас побольше, чем у меня... Заодно и засвидетельствуете, что я играю честно. Осторожно, но честно. Осмотрите пока его вещи.
Она кивнула на сложенную на полке одежду Пришлого. Потом достала из своего саквояжа несколько причудливых, плотно укупоренных сосудов и, поискав глазами, где бы их расставить, поставила снадобья прямо на выстланный тонким шерстяным ковром пол. Расстелила рядом пару прихваченных с собой салфеток и расположила на них неполную дюжину инструментов, вид которых не вызвал у Брата Торна никаких хороших ассоциаций. Освободив каменную скамейку, Цинь присела в головах у странного пациента. В руках она сжимала два неприметных камешка.
Торн вздохнул и принялся вытряхивать из мешка одежду Пришлого, не опасаясь, что на руки ему попадет «паутинный яд». Он давно уже знал: без контакта с жертвой все виды активности паутины Шепчущих угасают в считанные часы, а сама она становится всего-навсего похожим на перхоть белесым прахом. Тем не менее Брат, стараясь не вдыхать эту мерзость, прибег к помощи присланного сэром Серафимом пажа и как можно тщательнее очистил одежду Пришлого. Он позаботился о том, чтобы седой прах не рассеялся по комнатушке и был аккуратно — весь, до последней пылинки — выметен из нее.
Торн проверил содержимое карманов куртки, рубахи, брюк и пары небольших подсумков, крепившихся на поясном ремне Пришлого. Он даже прощупал подкладку и швы одеяния, столь непохожего на его собственное. При этом он нет-нет, да посматривал на Целительницу.
Прижав камешки к вискам Пришлого и немного прикрыв глаза, Цинь что-то быстро-быстро говорила ему. Очень тихо и очень монотонно. Но в то же время — очень убедительно. От этого полуслышного ему речитатива Брат ощутил нечто вроде погружения в состояние между сном и явью. Состояние это он постарался стряхнуть с себя, занявшись изучением того, что нашел в карманах и подсумках Пришлого.
Ну, во-первых, во внутреннем кармане куртки Пришлого нашлись документы. По крайней мере, Торн счел это за документы. Это было редкостью. Обычно Пришлые, явившись в Мир Молний, ничем не могли удостоверить свою личность. Да и не стремились к тому. Никто здесь, кроме самих Пришлых, не имел ни малейшего понятия о жизни там, Извне. А для самих пришельцев, как правило, терял всякое значение практически весь опыт их жизни там, откуда они пришли...
Повертев в руках карточку-идентификатор, украшенную голограммой владельца, его адресом и краткими паспортными данными, Брат Торн уяснил, что перед ним на широкой лежанке в глубокой коме покоится некто Форрест Дю Тампль, гражданин Объединенных Республик Квесты. Это не так уж и много говорило Брату. Он знал, что с помощью хитроумных устройств, которыми располагают Пятеро (и, кроме них, еще лишь немногие в Сумеречных Землях), можно узнать много о каждом из обладателей таких карточек — информация записана на них в скрытой и очень компактной форме. Ну что ж, Целительнице этот орешек, наверное, по зубам. А вот ему — Брату Мглы — нет...