- Жаль. Но если надумаете, дверь отдела для вас всегда открыта... Пока я там...
Последней его фразе я тогда не придал должного значения. Меня занимали другие мысли: что же это получится, если они начнут переманивать людей в свои отделы, толкать по своим направлениям? Лебедь, рак и щука. А воз, то бишь институт? Двигаться-то надо...
Вернувшись в лабораторию, я поделился своими мыслями с Таней. Она только грустно улыбнулась:
- Сеньор, вы случайно не Колумбом работаете? Тоже мне открытие! Да эти бывшие закадычные друзья уже друг у друга десятки людей умыкнули. Начал Евгений Степанович. А теперь и Александр Игоревич старается от него не отстать.
- Могла бы и поделикатней со мной, - огрызнулся я, огорченный тем, что, как всегда, узнаю новости последним. - Еще даже не мэнээс. Что дальше будет?
- И ты не сэнээс. И неизвестно, станешь ли им при таких наших зигзагах...
- За кончик языка не боишься? - А у тебя прищепка найдется? - При сильном желании сконструирую. - Мы так бранимся, вроде уже поженились. - Как раз это нам и остается, - я оглянулся. Профессор Рябчун и лаборантки были заняты в дальнем углу. Тогда я быстро и воровато накрыл рукой ее руку, маленькую, теплую, чуть шероховатую, беспокойно-нервную, подумав: "Не дождаться мне скоро прибавки к зарплате. А ну ее, прибавку, как-нибудь перебьемся". И сказал: - А если серьезно, выходи за меня замуж.
Она обожгла взглядом, - ее темно-серые глаза изменили цвет, стали совсем темными, смутными. Где-то глубоко в них вспыхивали и гасли искорки. Опустила голову так низко, что мне стал виден розовый нежный пробор между волнами волос, и вздохнула:
- Подождем. - Сколько можно ждать? Не мальчишка ведь. - Мальчишка, улыбнулась она. - Тридцатилетний мальчиш. Поженимся после твоей защиты. Хотя бы после того, как ты переместишься на должность ведущего научного сотрудника. - Почему? - Так надо, Петр Петрович. - Я подработаю грузчиком на железной дороге. Или в бюро добрых услуг.
Она вскинула голову. Глаза снова изменили цвет, сузились, стали раскосыми и янтарными, как у рыси.
- Теперь я вижу, что ты не мальчишка. Ты кретин!
- Я не хотел тебя обидеть, Таня, прибавка на самом деле необходима.
- Смягчаю формулировку. Недоумковатый переросток. Подработать сама могу. Знаешь, как я шью?
- Так в чем же дело?
Я увидел, как в углах ее глаз показались слезы. Застыли там свинцовыми дробинками, удерживаемые усилием, губы побелели:
- Я принесу тебе несчастье. Если поженимся, тебе придется отсюда уйти.
- Чепуху вбила в голову. Могла бы отыскать причину посущественней...
Она расслышала муку в моем голосе. И дробинки не выстрелили. Она смахнула их:
- Не злись. Подождем.
- Не могу. Ты мне снишься по ночам. Она вспыхнула румянцем. Краска залила даже лоб и подбородок. Оглянувшись, забормотала:
- Как есть, мальчиш. Ну хочешь, я буду приходить к тебе в общежитие, как жена. Или сделаем так: один мой родственник уезжает в Алжир на два года. Останется изолированная однокомнатная квартира...
- Зачем эти сложности? Если нельзя жить у тебя, поживем в общежитии или в этой квартире. Только сначала распишемся. Чтобы никого не стесняться.
Она отрицательно покачала головой и отвернулась, думая, что я не вижу ее слезы...
* * *
Многие старые сотрудники потом утверждали, что такого бурного собрания не было за все годы существования института. Конечно, особую остроту ему придавал жилищный вопрос. И все- таки дело было не только в этом... Когда я вспоминал и анализировал выступления, реплики членов президиума, то должен был согласиться с Таней: за всеми "случайными" вспышками эмоций, "не вполне мотивированными" обвинениями, "не до конца продуманными" предложениями скрывалась чья-то опытная дирижерская рука.
Уже с самого начала собрания я отметил, что почему-то в президиуме рядом с Евгением Степановичем нет Александра Игоревича. Его место занимал Владимир Лукьянович. Перед ним на столе лежало несколько сколотых скрепками бумажек. Он накрыл их своими руками в веснушках и золотистых волосках. Руки подрагивали, иногда постукивали пальцами, бдительные, настороженные, как два сторожевых пса.
Близко посаженные, чуть навыкате глаза загадочно поблескивали. Казалось, что на носу у него пенсне с невидимой дужкой. На множество вопросов он отвечал спокойно, рассудительно, обнадеживал обиженных, успокаивал раздраженных. Иногда он ссылался на то, что недавно занимает эту должность и не может отвечать за дела своих предшественников. Этих ссылок становилось все больше и больше. Я переглянулся с Таней. Она скорчила гримасу, означающую: да, я тоже заметила. А чего от него ожидать?
- Все-таки вы, Владимир Лукьянович, не ответили на мой вопрос, - не унимался какой-то сотрудник из лаборатории ферментов. - Как могло случиться, что некоторым одиночкам предоставили отдельные квартиры в "гостинке", а мы с женой вынуждены ютиться в общежитии?
- Простите, я уже отвечал на идентичные вопросы, - сказал Владимир Лукьянович. - Что можно добавить? - Он обвел взглядом зал, повернулся к сидящим в президиуме, как бы обращаясь к ним за поддержкой, чуть дольше задержал вопросительный взгляд на директоре. Потом медленно, будто нехотя проговорил: - Вот по такому же точно поводу нам передали из академии анонимное письмо. - Наконец-то он взял в руки сколотые скрепкой бумаги, которые придерживал с самого начала собрания.
"Не то ли самое театральное ружье, которое непременно должно выстрелить в конце третьего акта?" - подумал я.
- Придется прочесть, чтобы вы поняли всю сложность моего положения, сказал он, отпил из стакана воды и носовым платком не спеша, с брезгливой осторожностью, с нарочитой тщательностью промокнул губы.
В анонимном письме говорилось о злоупотреблении служебным положением со стороны Александра Игоревича, когда он по поручению директора курировал жилищный вопрос. Одним из примеров злоупотреблений называлось выделение отдельной комнаты в общежитии одинокому тридцатилетнему холостяку якобы для того, чтобы он мог в любое время водить к себе девочек. И этим холостяком был... я.
Тотчас взгляды десятков людей, как шпаги, скрестились на мне. Кажется, я побагровел, на лбу выступили капли пота, в виске начал стучать настойчивый молоточек: тук-тук, тук-тук. Таня поспешила подбадривающе и успокоительно подмигнуть мне.