Угостив слушателей и слушательниц обаятельной белозубой улыбкой, он весело заговорил о том, какое значение имеет моя работа и для науки, и для медицины, и для сельского хозяйства, демонстрируя эрудицию во всех этих отраслях. Так же как второй оппонент, он тоже считал, что работа заслуживает докторской степени при одном обязательном условии…
При этих словах он устремил свой горячий, чуть затуманенный и как бы обволакивающий взгляд на кого-то одного в зале, видимого ему, и ускорил свою речь.
Я ещё не успел насторожиться, убаюканный его весёлым тоном, но по тому, как мгновенно напряглось Танино лицо, понял, что он подкладывает мину.
Рожва подробно остановился на результатах применения полигена Л на животных подшефного совхоза. Он живописал разрушительные последствия и утверждал, что те люди, которые не придают этому должного значения, действуют по принципу «всё хорошо, прекрасная маркиза». Перейдя с «за здравие» на «упокой», он вскоре опять вернулся к «здравию» – к надеждам на будущее, оставив на моём пути непременное условие – «доводку до возможности практического применения с благоприятными результатами». Это и была мина, правда обёрнутая в конфетную фольгу.
Я увидел, как Кирилл Мефодиевич возмущённо зашептал что-то соседу – члену специализированного совета по генной инженерии. Тот развёл руками: ничего не поделаешь – демократия. Кирилл Мефодиевич крутился на стуле, его кустистые седые брови подёргивались от нервного тика, очки пускали сверкающие стрелы в соседей, в зал, он готов был тут же ринуться в бой на трибуну. Он утратил солидность и горячился, против чего строго-настрого предостерегал меня перед защитой.
Проследив за взглядом Рожвы, я с удивлением обнаружил, что он предназначался не женщине, а… Владимиру Лукьяновичу. Заместитель директора поднял голову, высунулся из-за чьего-то плеча и неотрывно смотрел на Рожву, монотонно и одобрительно покачивая головой, как китайский болванчик. Когда он появился? Что-то раньше я его не замечал. Неужели прятался за другими? И зачем пришёл? Ему вовсе не обязательно присутствовать на защите.
– Итак, вывод может быть только один, – заканчивал выступление Рожва, плавным жестом трибуна откинув густые длинные волосы и обратив свой обволакивающий взгляд на членов президиума. – Работа нашего коллеги получилась весьма значительной, о чём мы говорили ему на предварительной защите. Ввиду этой особой значимости её следует особо доработать. А поэтому мы не должны ограничивать коллегу сроком. Чем тщательнее он доведёт полиген Л до возможностей практического применения, тем лучше. Уверен, что все мы будем гордиться тем, что из нашего института вышла такая работа. От всего сердца желаю вам успехов, коллега!
Он повёл богатырским плечом и на один лишь миг допустил оплошность – его взгляд скользнул к Владимиру Лукьяновичу и стал из обычного томно-обволакивающего вопросительным. И я увидел, как тот еле заметно кивнул ему.
Надо отдать должное «директорскому гвардейцу» – зерно сомнения он посеял. Это сказалось почти во всех последующих выступлениях. Кирилл Мефодиевич попытался исправить положение. Он говорил то с одним, то с другим членом совета, подсел к директору, что-то взволнованно доказывал ему.
И тут неожиданно выступил зоотехник подшефного совхоза Дмитрий Северинович. Наверное, испугался, что, если защита пройдёт успешно, ему придётся самому придумывать, как усмирить разбушевавшихся «лидеров». Он сказал, что сначала надо хотя бы полностью закончить опыты и получить результаты во всех отношениях положительные. Он так и выразился – «во всех отношениях».
Его выступление подлило масла в огонь. Закипели споры. Затем, как положено, заключительное слово предоставили соискателю.
Кирилл Мефодиевич так и сверлил меня взглядом, боясь, что я начну отступление. Напрасно он опасался. Кивок Владимира Лукьяновича Рожве подействовал на меня так, что я был готов сражаться с полчищем недругов. Я камня на камне не оставил от возражений Рожвы, напомнив аналогичный случай на защите диссертации сотрудника их же «гвардейского» отдела. Тогда не кто иной, как Евгений Степанович, убедительно доказал, что учёный может и не заниматься доводкой своего метода в деталях, если уже ясно, что метод является действенным. Евгений Степанович благосклонно улыбнулся мне, сказал что-то благожелательное Кириллу Мефодиевичу, и тот расцвёл. Его толстые и оттопыренные, как у карася, губы, выделяющиеся на маленьком сморщенном личике, расплылись до ушей.