– Вы ещё не закончили работы?
– Как не закончить? Я уходил, но меня вызвали. Сказали – надо прибрать тут. Жалко Тома… – Улыбка медленно, как бы нехотя слиняла с его жёлтого, в складках, изжёванного лица. Он исподлобья посмотрел на меня воспалёнными глазами: – Как это с ним такое стряслось?
Я намеренно насупил брови, спросил, не скрывая подозрения:
– Откуда вас вызвали? Где вы были?
– В общаге, где ж ещё? В преферанс с коллегами резались.
Я точно знал, что он врёт хотя бы в одном: для преферанса у его «коллег» не хватало извилин. Резались с дружками в «дурака». Между прочим, он никогда не употреблял слова «дружки». Всегда «коллеги». Оно у него осталось с прежних времён, когда он ещё был, как утверждали, лучшим препаратором института. Сколько лет назад? Почему он опустился? Я поймал себя на мысли, что никогда раньше этим не интересовался. А сейчас вспомнил. Почему?
Присматриваясь к нему, я отметил небритую щетину на впалых щеках, запутавшиеся в волосах стружки. А ведь он всего лет на десять старше меня.
– Я вам не надобен? Можно идти? А то мне ещё поилки проверять…
– Это вы травили тараканов здесь?
– А кто ж ещё? У меня квалификация, – хихикнул он.
– Где вы держали хлорофос?
– Вон в том зелёном бачке, я ж его и красил, и надпись белилами вывел согласно инструкции. Чтобы, случаем, не спутать с чем другим…
Я задал ещё несколько вопросов. Он с готовностью ответил. Впрочем, он всегда и всем готов был услужить. «Дядя Вася, не сможете ли принести?» – «А чего же не смочь?» – «Дядя Вася, не сходите ли туда-то?» – «Это мы завсегда с удовольствием: одна нога здесь, другая – там». Он был безотказным, а мы все злоупотребляли этим.
– Ладно, идите. – Что-то похожее на облегчение отразилось в его вылинявших глазах. – Идите, дядя Вася. Уверены, что хлорофос хранили только в том бачке?
– Где ж его ещё держать? Завсегда надоть по инструкции. Как положено, как коллеги и начальники приказывали. В нашем деле аккуратность – первая заповедь. Хорошо дёшево не бывает.
Я смотрел на его сутулую удаляющуюся спину, выражавшую готовность выполнять все указания и приказания «коллег и начальников». С семьёй он давно расстался, стал каким-то неприкаянным.
Конечно, доверять такому человеку нельзя. Но нельзя забывать, что он преданно ухаживал за подопытными животными. И, насколько мне было известно, никто никогда не мог его упрекнуть, что он забыл их вовремя покормить или не убрал в клетке. Вот и Таня его хвалила…
Я тяжело вздохнул и пошёл уже к выходу, но какая-то невидимая привязь натянулась и дёрнула меня вернуться. Мне казалось, что упущено нечто важное. Я осмотрел клетку Опала. В ближнем углу её лежали таблички со знаками: круг, треугольник, изображение скрещенных рук… С грехом пополам Опал усвоил три знака, а дальше – ни в зуб ногой…
– Крепко подводишь меня, дружок, – сказал я шимпу.
Он, сидя на четвереньках, повернул ко мне голову. На миг в его тусклых глазах мелькнуло новое выражение. Или мне показалось?
Дверь открылась. Невысокий, худощавый, остролицый человек стремительно шагнул ко мне, не дав даже поздороваться.
– Пётр Петрович, всё знаю. В общих чертах. Покажите, где вы нашли кожуру банана.
Это было в его манере – забывать здороваться и сразу приступать к делу, выхватывать детали, которые другим кажутся несущественными.
Я указал место, где поскользнулся на кожуре.
– Как она попала сюда?
– Том мог выбросить.
– Или банан здесь чистили прежде, чем дать Тому. Ближе к клетке Опала.
«Ну и что?» – мог бы я удивиться, если бы не знал так хорошо нашего директора. Виктор Сергеевич умел делать совершенно неожиданные выводы из сопоставления деталей, на которые обычно не обращают внимания. В этом, помимо прочего, и заключался его «феномен».
Став на место, где я обнаружил кожуру, он стал оглядываться по сторонам.
– А как ведёт себя ваш Опал? – выпалил он, поводя своим острым носом, будто собираясь клюнуть. Он мгновенно переключался с одного на другое, умея думать почти одновременно о десятках самых разных вещей, – и в этом было, пожалуй, второе отличительное качество «феномена Слепцова».
– Опал, как обычно, без успехов… – признался я.
– Или их не замечают.
– Был бы рад, Виктор Сергеевич, если бы вы их заметили, – не удержался я от плохо замаскированной подначки.
Словно восприняв мои слова совершенно серьёзно, он устремился своим лёгким птичьим шагом к клетке Опала и постучал по прутьям согнутым указательным пальцем.
– Извольте, голубчик, показаться!
Послышалось яростное рычание. Виктор Сергеевич едва успел отдёрнуть руку, иначе её схватила бы иная рука – волосатая, с длинными цепкими пальцами.