Юноша пошел в, пристроенную здесь же, во дворе, маленькую баньку, умылся ледяной водой и отправился готовить чай. Скоро должна вернуться Адела.
Тяжелая работа и холодная вода, окончательно смыли утреннее раздражение и головную боль. Торн устроился на кресле-качалке с чашкой горячего чая и стал задумчиво смотреть в окно, размышляя над загадками человеческой души.
Месяц назад у него было все: планы на будущее, здоровье, сила. А что теперь? Никому ненужный калека, рубящий дрова, в Богиней забытом захолустье, да проводящий вечера за чашкой горячего чая или чтением книг. Противно. Но самое противное заключалось в том, что иногда, в его голове проскальзывала мерзкая, глупая мысль о том, что ему все это доставляет удовольствие. Конечно, Торн гнал от себя подобные ощущения, стараясь сосредоточиться на главном — что делать дальше, но со временем, перспективы на туманное будущее вырисовывались все мрачнее, а покой и уют настоящего, все сильнее окутывали его уставшее, израненное тело и разум. В последнее время юноша много об этом думал и все больше беспокоился. Его место не здесь. У него совсем иное предназначение.
Странное дело, Торн совсем не испытывал злости к алхимику. Тот победил дважды, используя не только мастерство владения оружием, но и сноровку, хитрость, удачу, в конце концов. Торн не собирался его искать, не собирался мстить. Конечно, алхимик покалечил его, забрал все надежды, перечеркнул все планы, изменил его жизнь, и пока неизвестно, куда приведут эти перемены. Но Торн твердо решил — его враг остался в прошлом.
Алхимик был разрушающим началом в переменах жизни сумеречного воина Лагола, но было и созидательное. Торн прикрыл глаза…
…Веки будто налиты свинцом. Один глаз еще поддался, второй было не открыть, юноша вспомнил, что это из-за засохшей крови и бросил попытки. Торн посмотрел по сторонам, на площади перед воротами случилось какое-то оживление. Бой в городе, судя по звукам уже завершился, поэтому причина суматохи была в другом. Многие люди тревожно смотрели в сторону Летнего дворца. Через минуту на площади появилась кавалькада, во главе которой стоял сам герцог Рион. Лицо его было напряженным и злым, видимо в резиденции случилось что-то серьезное. Группа всадников приблизилась, и Торн от изумления приподнял голову, хотя, казалось, сил двигаться, уже нет. Рядом с герцогом скакала графиня Крейптон, целая и невредимая. Вот уж чудеса! И тут промахнулся…
Кавалькада покинула город, а Торн, сознание которого от неожиданной встречи, прояснилось, попытался подняться. Со второй попытки ему это удалось. Нужно было искать помощь, в суматохе военных действий, на него вряд ли обратят внимание, и он просто истечет кровью. Пройдя с десяток метров, Торн облокотился на стену дома. В глазах все поплыло, земля качнулась и ушла из-под ног, обо что-то больно ударилось лицо. Нет сил, даже открыть глаза. Ну и черт с ним! Как сказал бы покойный отец: не повезло. Это будет последняя его черная полоса. Когда сознание почти погасло, отдаваясь в убаюкивающие объятия забвения, Торн почувствовал, как лица кто-то осторожно коснулся. Теплая, мягкая, нежная рука…
Юноша открыл глаза. Перед ним стояла Адела. Как всегда, улыбчивая, яркая, с раскрасневшимися от мороза щеками. Женщина поглаживала прохладной ладонью щеку Торна, и когда тот открыл глаза, убрала руку и игриво сказала:
— Чего это ты удумал, соня? Спать в такую рань? Еще и семи нет.
Она в притворной строгости уперла руки в бока, глаза были наполнены озорным огоньком.
— Нет, я просто… — пробубнил юноша, пытаясь выбраться из кресла.
— Ладно уж, вижу сегодня, работа спорилась лучше, — Адела сквозь окно кивнула на дровницу. — Молодец, спасибо. Я пойду, умоюсь, переоденусь и будем ужинать, да?
Она подмигнула и умчалась прочь. Женщина-ураган. Энергичная, веселая, добрая. Но за ее оптимизмом тоже скрывалась печаль. Адела мечтала стать врачом и имела к этому все таланты, но ее влиятельная семья, придерживавшаяся ортодоксальных взглядов, всячески противилась этому. Рожденную без магических способностей, девушку ждала одна судьба — выгодное замужество. Несмотря на сильный характер, воспротивиться она не смогла и в девятнадцать лет ее выдали за какого-то, не первой свежести графа-вдовца, помешанного на военном деле.
Два года они прожили вместе. Адела не любила рассказывать о тех временах и о супруге, из туманных, зачастую, случайных фраз и оговорок, Торн понял, что граф был жестоким самодуром. Началась Аббаданская компания, и муж Аделы, не думая ни секунды, отправился добровольцем, командовать артиллерийским взводом. В первые дни войны его, вместе со всем отрядом, при осаде Квинта — города на севере Аббадана, перебили мамлюки. Детей он после себя не оставил, ни при первом браке, ни при втором, как говорила Адела: «и слава Богини!».
Ее семья снова предприняла попытку устроить дочь, но тут уж нашла коса на камень. Любимое чадо, не просто воспротивилась воле родителей, но устроила целый скандал и покинула родовое имение. Наскребла каких-то денег с продажи личных вещей, купила маленькую квартирку в Патале и устроилась учиться в единственную в королевстве школу медсестер. Адела надеялась после ее окончания, переехать в Инамию и там попытаться поступить в медицинский университет. Но все сложилось не слишком удачно, специальность-то она получила, но отсутствие каких-либо средств не позволили, ни то что переехать в другую страну — даже из Паталы пришлось переехать в это захолустье, продав квартиру и, на вырученные деньги приобрести здесь дом.
Так Адела и жила уже три года в «пригороде Паталы», устроившись фельдшером в местном медпункте, да иногда, как сегодня, ездила в город на подработки, чаще всего — помощи в операциях. Деньги, конечно, смешные, но нужды в чем-то женщина не испытывала. Местные очень любили ее и всячески помогали. Несмотря на то, что Адела была совершенно никудышным огородником-садоводом, а в премудростях содержания скота понимала еще меньше, у нее в погребе всегда было свежее мясо, молоко, яйца, овощи и фрукты. Да и по другим вопросам хозяйства, здешнее мужское население всячески пыталось помочь, имея, правда, несколько корыстные цели. И при том, что всегда оставаясь ни с чем, они все равно на Аделу не обижались. Однако попыток не оставляли.
Так же как и сама женщина не оставляла попыток стать врачом. Все книжные полки, а их дома немало, были забиты медицинскими справочниками, учебниками по анатомии и прочим, в том же духе.
Торн услышал, как открылась дверь. Он выглянул в окно. Адела несла в баню дрова. Краска стыда залила лицо юноши, он опять забыл нагреть для нее воды. Торн быстро направился на кухню, в попытке исправиться и хотя бы приготовить ужин. Так картофель. Мясо… Или рыбу? Мясо ели вчера. Рыбу. Торн начал нарезать продукты, делать это одной рукой очень неудобно и долго, но ничего, пока вода нагреется, пока Адела сделает все свои женские дела, намоется… Юноша помотал головой, отгоняя ненужные мысли.
Женщина многое сделала для него, практически вытащила с того света, поставила на ноги, не бросила. Очень хотелось как-то отплатить, но Торн, не представлял, чем можно ответить на такую доброту и старался делать хотя бы, что мог. Сама же Адела никогда, ни о чем не просила, ни чем не попрекнула.
Воспользовавшись своими связями, женщина поместила Торна в больницу, сама ассистировала при операции, а потом, из-за нехватки мест в палатах, так как после боя в Патале, осталось много пострадавших, взяла к себе в дом. Тут две недели она его выхаживала: кормила, меняла повязки, мыла. О последнем Торн до сих пор вспоминал со стыдом. В то время он всячески этому сопротивлялся, говорил, что справится сам. Адела лишь смеялась над его смущением. И все же не только стыд был в тех воспоминаниях. Были и ее теплые нежные руки, ее взгляд…
Трудно сказать, почему женщина так прониклась судьбой юноши. Сам он никогда не спрашивал. Как и она не задавала ему никаких вопросов. Поначалу такое положение дел полностью устраивало Торна, но сейчас, почему-то раздражало. Однако сам он что-то рассказывать о себе боялся. И это было новое для него чувство.