Нил не понял, что Баг имела в виду.
— Ну, понимаешь, они требуют, чтобы я не носила с собой в школу волыну. Но я ведь тогда и квартала не пройду, выйдя из школы, чтобы мне не поджарили задницу. Ведь «Губеры» уже тут как тут, поджидают меня. Из-за моего старшего брата Клайда.
— А он тоже в «УЧС»?
— Высший круг «УЧС», — ответила она. — Но он сейчас отдыхает. Его закрыли.
— В Ярде?
— Угу. Припаяли двадцать четыре. Сюда явилось несколько гребаных «Губеров», которые начали творить беспредел. Вот прямо здесь, в двадцати футах от того места, где ты сейчас сидишь. Срань Господня. Клайд всыпал им по первое число. Когда увидела, что он достает пушку и собирается их всех мочить, я упрашивала его: «Что ты делаешь, дурак? Этот „Губер“ уже наширялся. Он ничего не соображает». А он отвечает: «Успокойся, девочка, и не мешай мне. Я не могу позволить какому-то членососу борзеть на моей территории». Настоящий «Святой». Он никому не даст спуска. Что я могла ему сказать? Теперь я часто навещаю его там. Езжу по выходным. Все девушки ездят туда. Он вроде как держится молодцом, но я здорово скучаю по нему. Он выйдет в 2007 году, и мне хочется плакать, когда я думаю об этом, а он говорит о 2007-м так, будто это будет завтра. Ну, в общем, так вот и получилось, что «Губеры» охотятся за мной.
Нил даже не стал предлагать ей тот выход, который для постороннего был бы слишком очевиден: выйти из «УЧС». Они все говорили одно и то же: «„УЧС“, парень, — это же я сам».
И Нил прекрасно понимал их. Другие люди — белые, взрослые — просто не врубались. Им было невдомек, что такое дух братства, ощущение поддержки за спиной, даже когда ты один. Да, такие, как Баг, нуждались в «УЧС». Кто-то мог посмотреть на нее и сказать: «Ты клевая девчонка, своя в доску. Мы будем с тобой, мы встанем за тебя грудью. Какая бы ты ни была, некрасивая или глупая, мы с тобой, мы — это ты, ты — это мы».
Люди не видят этого. Они говорят: «Банда», — и дрожат от страха.
Нил не знал, когда начал думать о Баг. Это было почти совпадение. Он заговорил о ней на работе. Она находилась на пробации. Нил знал инспектора, которая ее курировала, Мэри Лер. Баг попалась на продаже наркоты. Коп по фамилии Любич поймал ее с поличным, но не стал передавать дело в суд, потому что она была лишь маленьким винтиком. Несовершеннолетняя с испытательным сроком. Почти ничто.
Однажды они сидели там, на скамейках, и Баг рассказывала Нилу о своем отце, который заметил ее вчера на Лоуренс-стрит и сводил в «Беттиз-Райт», где купил ей ленту для волос.
— А кто такой Эдгар? — спросила она затем. — Твой папаша? Ты все время только и гудишь о нем.
— Чушь собачья. Я не говорю о нем все время.
— Угу, — ответила она.
Кто такой Эдгар? Черт возьми. Вопрос из ряда тех, на которые Нил никогда не мог найти ответа.
— Да, он мой отец, — ответил в конце концов Нил.
— Наверное, какая-нибудь шишка?
— Да, он большая шишка. Он вроде как политик. Но сначала был проповедником.
— Проповедником?
— Ага. Он получил духовное образование. Ну, то есть выучился на проповедника, но в церкви никогда не служил.
— У меня есть тетушка. Она тоже проповедница.
— Вот как?
— Угу. В церкви евангелических баптистов. Сестра Серита. Может быть, ты слышал о ней?
— Возможно.
— Ее многие знают. Она сильная. Очень сильная. Она кричит во всю глотку: «Хооо!» А потом начинает читать молитву. Знаешь, она все время зовет меня в ту церковь. Хочет уберечь меня от этих противных, грязных улиц, от драк, ругани, наркоты. Чтобы все было как тогда, когда я была совсем маленькая и пела в хоре.
Баг на миг закрыла глаза.
Иногда Нил задумывался о религии. Вообще-то ему нравились церкви, в особенности католические с их таинственными темными фресками, Девой Марией с ее невинным скорбным взглядом, почти таким же, как у Лавинии. Нравились в церквях невероятные росписи, изображенные на стенах: Иисус, которого распинают на кресте; святой Себастьян с большим количеством стрел, чем у дикобраза иголок; Иоанн Креститель, голова которого с вывалившимся языком лежит на блюде.
Нил знал, что его отец прекрасно разбирался в таких вещах. Джун не хотела и слышать о религии как об осмысленной форме существования человеческого сознания. Для нее она была собранием легенд, важных и интересных; легенд, которые она любила слушать, как сказки. И все же это были легенды, в которых изображалось то, о чем люди страстно мечтали, но не то, что было на самом деле.